Сказки по телефону. (13)

Следующая * Предыдущая

Считаем дни до встречи. День второй.

— Здравствуй, малышка! Ты как сегодня?

— Честно-честно?

— Ну, конечно, только так!

— Очень скучаю, очень жду!

— А я как скучаю!!! И чего меня отец здесь держит — все равно пользы никакой!

— Андрюш ты сказку выбрал?

— А ты сомневалась? Я для своей девочки на все готов. А уж сказку выбрать — это даже не обсуждается.

— Почитай… хочу твой голос послушать, а поговорим после, хорошо?

— Как скажешь, родная. Сегодня еще одна сказка про дороги, которые мы выбираем. Подойдет?

Дорога, которая никуда не ведет

На окраине села улица разветвлялась на три дороги — одна вела к морю, другая — в город, а третья — никуда не вела. Мартино знал это, потому что у всех спрашивал про третью дорогу и все отвечали ему одно и то же, будто сговорились:

— Та дорога? Она никуда не ведет. Не стоит ходить по ней.

— Но все‑таки куда‑то она ведет?

— Нет, совсем никуда не ведет!

— Так зачем же ее построили?

— Никто и не строил ее. Она всегда там была!

— И никто никогда не ходил по ней?

— Ох, и упрямая ты голова!… Раз тебе говорят, что там ничего нет…

— А откуда вы знаете? Вы разве ходили по ней?

Мартино был такой настойчивый, что его так и прозвали — Мартино Упрямая Голова. Но он не обижался и продолжал думать о дороге, которая никуда не ведет.

Когда он подрос настолько, что смог переходить улицу, не держась за дедушку, он встал однажды рано утром, вышел из села и решительно зашагал по таинственной дороге, которая никуда не вела.

— Ведь это самое интересное идти по неизведанному пути, чувствуешь себя первопроходцем! — Андрей задумался: «Вот и с тобой, мой воробышек нежный, я чувствую себя первопроходцем. Ведь я первый открыл тебя и так будет впредь. Только я буду обнимать тебя, целовать тебя, баловать тебя…»

— Андрей, а ты ведь и есть первопроходец. Ну… для меня уж точно…

— Ты читаешь мои мысли, любовь моя! Ты правда так считаешь?

— Ну… ведь ты увидел во мне женщину — и я рада, что это был ты, мой единственный. Ведь ты знаешь, что ты мой…

— Конечно, родная, я знаю! Ты только моя была есть и будешь! И я только твой, уже давно-давно только твой!

Дорога была вся в выбоинах, местами заросла травой, но, к счастью, дождя давно не было — не было и луж на дороге. Поначалу по обе стороны шла изгородь, но скоро она кончилась, и тогда дорога потянулась через лес. Ветви деревьев переплетались над ней, и получалась темная прохладная галерея, в которую лишь изредка, словно луч карманного фонарика, пробивался солнечный свет.

— Много трудностей было у нас на пути, но мы справились! Справились, потому что нас поддерживала наша любовь! Я люблю тебя, слышишь? Л-ю-б-л-ю!

— Да, мой Андрей, да! И я, и я л-ю-б-л-ю т-е-б-я!

Шел Мартино, шел, а галерея все не кончалась, и дорога не кончалась тоже, У Мартино уже ноги заныли от усталости, и он стал подумывать, не вернуться ли назад. Вдруг откуда ни возьмись — собака!

— Где собака, там и жилье! — решил Мартино, — Или, во всяком случае, человек.

Собака бросилась навстречу Мартино, радостно виляя хвостом, и лизнула ему руку, а потом побежала вперед по дороге, все время оглядываясь, идет ли за ней Мартино.

— Иду, иду! — говорил Мартино, которого все эго очень заинтересовало.

— Я как узнал, что это была Юлианна, что увезла тебя, очень на неё злился! А потом еще её это сватовство! У-х-х-х!

— Не злись, Андрюшка! Она не виновата. Она хотела, что бы мне не было больно. Ведь она помогла мне поверить в себя, измениться!

— А я тебя и той любил, моя девочка! Твои косички мне до сих пор снятся! Ты будешь их для меня заплетать?

— Зачем тебе это? Я уже выросла из косичек, или ты не заметил?

— А если у меня такая эротическая фантазия? Ты её не исполнишь? Ведь ничего шокирующего я не прошу — только косички и очки кругленькие.

— Прекрати!

— Катюша, ну мне очень хочется! П-о-ж-а-л-у-й-с-т-а!

— Ты бы приехал сначала. Может я за эти полгода так изменилась, что начнешь просить стрижку и президентские очки…

— Ты серьезно, что ли? Не пугай меня!

— Ну не пугайся ничего шокирующего… Все, читаем!

Постепенно лес стал редеть, проглянуло небо, и дорога привела к большим железным воротам.

За оградой Мартино увидел дворец. Все окна его были гостеприимно распахнуты, из трубы шел дым, а на балконе стояла прекрасная синьора, приветливо махала Мартино рукой и звала:

— Сюда, сюда, Мартино Упрямая Голова!

— Э! — обрадовался Мартино, — Я и не представлял, куда приду, но вы, оказывается, хорошо знали, кто к вам придет!

— Катюш, ты ведь знала, что я к тебе приду. Признайся — знала!

— Нет, родной, не знала. Только мечтала. Ведь ты читал дневние — чего спрашиваешь, — и Катя процитировала «За счастьем необязательно далеко ходить, достаточно повнимательнее приглядеться к тому, что рядом», вот ты и пригляделся…

— Да уж, пригляде-е-лся… Прости, меня, прости любимая!!!

— Я простила тебя, Андрюша. Давно простила! Я люблю тебя — и этим все сказано…

— А я как тебя люблю, девочка родная!!! Ну почему ты т-а-а-а-к далеко-о-о…

— Еще денечек остался, выдержим. Мы же и не такое выдерживали, ведь правда?..

— Ну… ладно… чего это мы совсем расклеились. Собрались, и вперед — к счастливому продолжению нашей сказки…

Мартино открыл ворота, пересек парк и вошел во дворец как раз в тот момент, когда прекрасная синьора вышла ему навстречу. Синьора была очень красива и одета куда лучше всяких фей и принцесс. И к тому же веселая‑превеселая.

— Так ты не поверил? — засмеялась она, — Чему? — удивился Мартино.

— Не поверил, что эта дорога никуда не ведет.

— Спасибо, Андрюша, что сохранил нашу любовь… Ведь если бы не ты… а ведь я уже начала терять надежду… — всхлипнула Катя.

— Ну что ты, солнышко! Как я мог… я бы не смог… лучше быть одному, чем с кем-то чужим. С кем-то кроме тебя… Ведь только в тебе моя жизнь, только ты моя радость и моё счастье! — Андрей тоже смахнул со щеки слезу — он ведь тоже не ожидал от судьбы такого подарка, такого огромного счастья, возвращения его самой любимой, самой родной девочки.

— И моя жизнь без тебя — не жизнь. Только ты, только с тобой! Кто читать продолжение будет, ты или я?

— Почитай ты, лучик мой. Я ведь слышал только как ты доклады докладываешь, а как сказки читаешь — ни разу…

— Еще бы! Слишком глупая история. По‑моему, на свете гораздо больше просто еще неизведанных путей, чем нехоженых дорог.

— Разумеется. Нужно только не бояться неизвестных дорог. А теперь идем, я покажу тебе дворец.

Больше ста залов было во дворце, и все они были забиты сокровищами — совсем как в сказках про спящих красавиц или про чудовищ, оберегающих свои богатства. Тут были алмазы, драгоценные камни, золото, серебро. А прекрасная синьора все говорила Мартино:

— Бери, бери все, что захочешь. Я одолжу тебе тележку, чтобы ты мог забрать все, что хочешь.

— Это сказка про тебя родная, ведь ты отдала мне всю себя! Спасибо!

Катя засмущалась и ничего не ответила, только продолжила читать.

Сами понимаете, Мартино не заставил себя уговаривать. Он доверху нагрузил тележку и отправился в обратный путь. Вместо кучера у него сидела собака. Это была ученая собака — она умела править вожжами и лаяла на лошадей, когда те начинали дремать или сбивались с дороги.

— Да уж, взял все, что мог!

— Поверь, Андрюша, я с удовольствием давала тебе все это. Никто меня не заставлял. Ты же знаешь, я упрямая — заставить меня сделать что-то чего я не хочу не-воз-мо-ж-но!

— Точно, упрямица моя сладкая! Читай уже!

В селе о Мартино уже и думать забыли — решили, что он погиб. И когда он вдруг вернулся, все очень удивились. Ученая собака выгрузила на площади все сокровища, вильнула хвостом в знак прощания, снова забралась на тележку и скрылась в облаке пыли.

— Вот и нашу любовь уже похоронили… Но мы им всем докажем, малышка, что не так-то просто нас победить! Мы будем вместе вопреки всем!

— Да, Андрюша, да!

— Скажи… ну скажи мне…

— Я…ТВОЯ, Я ВСЯ ТВОЯ и ТОЛЬКО твоя! А ТЫ МОЙ!!!

— Я ТВОЙ, Я ТОЛЬКО ТВОЙ… А ТЫ МОЯ!!! Никому никогда не отдам! — эхом повторил за ней Андрей.

Мартино сделал богатые подарки всем — и друзьям, и недругам — и раз сто вынужден был повторить свой рассказ про все, что с ним приключилось. И всякий раз, когда он умолкал, кто‑нибудь из его односельчан бежал домой, запрягал лошадь и пускался вскачь по дороге, которая никуда не ведет.

— Но мы никому не покажем дорогу к нашему замку…

— Никому… чтобы не помешали нашему счастью, любимая! Я так люблю тебя!

— И я… Я люблю тебя!

К вечеру все они возвращались. У всех были вытянутые от огорчения лица: дорога, уверяли они, вела прямо в болото, в чащу леса, в заросли колючего кустарника. Не было там ни железной ограды, ни дворца, ни прекрасной синьоры, раздающей богатства.

А все потому, что некоторые сокровища открываются только тем людям, которые первыми проходят по нехоженым путям! Как Мартино Упрямая Голова.

— Я так счастлива, любимый, что нам открылась эта дорога! Ты себе представить не можешь!

— Это я не могу?! Я намного более счастлив!

— Нет, я!

— Нет, я-я-я!

И оба счастливо засмеялись. Ведь завтра вечером они уже будут вместе. Это ли не счастье?!

***

— Паша, здравствуй!

— Здравствуй, Рита!

— Как вы там с Андрюшей справляетесь?

— Ну, вот завтра еще одна встреча и вечером отправлю тебе сыночка. Ты его не узнаешь…

— Не пугай меня!

— Наоборот! Наоборот! Он прекрасно выглядит. Глаза опять засияли…

— Я что-то такое начала замечать еще в Москве. Неужели он излечился, вышел из своего пространства… — Маргарита Рудольфовна уже не слышала мужа, — Может он понял наконец, что эта Пушкарева — пустое… Как была странной, так ею и осталась…

Павел Олегович решил не посвящать жену в дела сына, предоставив ему самому с ней разбираться. Да и Андрей уже давно должен был научиться отстаивать свою точку зрения, и, тем более, свою любовь перед матерью.

А Маргарита… — она все-равно слышит только то, что ей хочется.

А Маргарита Рудольфовна действительно решила, что Андрей вышел из состояния замкнутости, ставшего привычным всему окружению: «Съездил мальчик в Лондон, вырвался из кабинета, постоянно напоминающему об этой странной девочке, об этой Кате… Развеялся…» И решила, что пришло время действовать и напомнить сыну, кто находился с ним рядом все это время. Ведь ему уже 31 год, а время бежит…

***

— Кирочка, детка, здравствуй!

— Здравствуйте, Маргарита!

— Как дела? Вы справляетесь без Андрюши?

— Работаем. Он вместо себя Пушкаревского клона оставил, этого Зорькина. Меня близко к священному кабинету не подпускает. Общаемся в-основном через секретарш…

— А у меня для тебя хорошие новости… — пропела в трубку Маргарита.

— Знаете, я уже не очень верю, что такое бывает, — Кира театрально вздохнула.

Вообще, с того злополучного совета их общение с Маргаритой напоминало театр абсурда — Кира отрицала желание Андрея вернуться к ней, а Маргарита Рудольфовна пыталась убедить её в обратном. И, что самое удивительное, ей это удавалось. Кира снова начинала строить планы совместной жизни с Андреем, а его мать только поддерживала её в этих заблуждениях. А когда их совместные планы благополучно рушились самим Андреем, обе женщины, как в гипнотическом сне, пережидали какое-то время — и все возвращалось на круги своя. Маргарита уговаривала — Кира начинала строить новые планы — Андрей рушил.

Вот и сейчас Маргарита заговорила, а Кира, как зомби, послушно внимала и начинала надеяться…

— Деточка, ну что же так мрачно?! Я говорила с Павлом Олеговичем. И, знаешь, он меня обрадовал. У Андрюши исправилось настроение. Он стал улыбаться. Может просто давно стоило вырвать его из этого кабинета, где он просто зарылся в воспоминаниях и переживаниях? Видишь, хватило каких-то пяти дней, и он начал забывать о своем странном увлечении.

— Но, Маргарита…

— Да, знаю… знаю… Увлечение стало затяжным, но только потому, что Паша вернул эту странную девочку. Признайся, она все равно принесла пользу компании. А её уход?! Она опять показала своё упрямство. А ведь Андрей начал излечиваться. Ну ты же понимаешь, что это уже не увлечение, а уязвленное мужское самолюбие…

— Я так уже не думаю…

— А я думаю, я даже уверена в этом. Сейчас, когда он приедет домой довольный результатами переговоров, любящей женщине нужно только похвалить, приласкать… Увидишь сейчас это точно сработает! Завтра поедешь со мной в аэропорт.

— Вы уверены, что это хорошая идея?

— Да! Я уверена! Паша был очень доволен. И Андрей, наверняка, тоже доволен результатами переговоров. Вот и подхватим его. Пригласим отметить удачу в уютный ресторанчик с живой музыкой. Потанцуете… И он вспомнит… поймет, что только ты была, есть и будешь… рядом…

— Ну…

…И Кира с Маргаритой снова закружились в своей фантасмогории…

***

Андрей елозил в кресле самолета, не мог успокоиться.

Даже стюардессы, всегда угождающие ему, в этот раз старались проскользнуть побыстрее мимо.

Ну вот, наконец и Москва. Минуты до приземления кажутся часами.

Жданов сорвался с кресла и, расталкивая пассажиров приготовившихся к выходу из самолета, первым выскочил на трап. Семимильными прыжками проскочил эскалатор… пробежал по зеленому коридору…

Какое счастье, что он оставил чемодан в Лондоне — не нужно ждать прибытия багажа!

Рванул в зал ожидания. Сразу почувствовал… а через секунду и увидел ЕЁ…

Катя стояла, спрятавшись за колонной, в стороне от основной массы встречающих.

Она пыталась высмотреть Андрея в толпе, вывалившейся из зоны прибытия.

Он подбежал, молча обнял со всей силы и, не дав вымолвить ни слова, все также молча потащил девушку к стоянке такси.

***

Никто из них не заметил Маргариту Рудольфовну и Киру, которые стояли в центре зала, прямо напротив дверей выхода пассажиров в зал ожидания.

***

В такси Андрей еле выдавил из себя адрес и снова схватился за Катину руку. Так и держал, поглаживая её маленькую ладошку, глядя в глаза, и даже не делал никаких попыток поцеловать. «Так и должно быть», — думала она, затаив дыхание, зная, что его глаза ласкают ее в призрачном свете проносящихся мимо уличных фонарей. Андрей не смел оторвать от нее взгляда, как будто боялся, что она — видение, которое может исчезнуть, если он будет недостаточно бдительным.

Когда такси остановилось возле дома Жданова, Катя чувствовала, как пылает от взглядов любимого каждый дюйм ее тела.

Андрей с трудом вставил и повернул ключ в замке. Он даже и не подумал включить свет в коридоре, и, как только дверь захлопнулась за его спиной, обнял Катю и накрыл ее губы своими.

Невероятное чувство узнавания потрясло девушку. Как она могла думать, что их чувства безвозвратно ушли в прошлое. Нет, они возродились, возродились, чтобы здесь и сейчас запылать с новой силой!

Катя мысленно перенеслась в гостиницу, где впервые познала незабываемое счастье.

Руки Андрея обнимали ее, и каждое прикосновение его губ, его тело, его запах были невыносимо родными и знакомыми. И Катя почувствовала, что весь прошедший без любимого год был лишь прологом к этому моменту, к этому воссоединению.

Как могла она отказываться от этой любви, от главного в своей жизни? Больше она никогда-никогда не допустит повторения их взаимного страдания! Она не позволит глупым обидам затмить свой разум и позволит говорить только сердцам!

С легким всхлипом Катя обвила руками шею Андрея и прижалась к нему плотнее. Его тело напряглось, поцелуи стали более жадными, ищущими.

— Не здесь, — простонал Андрей, с трудом взяв себя в руки, — не хочу ничего делать здесь — стоя и в одежде!

Катя засмущалась, нашла в себе силы оторваться от любимого и судорожно начала теребить пуговку на его пиджаке.

Туман желания застилал глаза, но Андрей почувствовал её отстраненность и внезапное охлаждение. «Нет! Только не это! Что опять я сделал не так? Отпустить сейчас я её все равно не смогу!»

— Ласковая моя, родная, иди сюда! — решившись, Андрей прижал ее к себе, расставив ноги так, чтобы она могла как можно теснее прильнуть к нему, — Ты считаешь, в таком состоянии я смогу остановиться? — притворно сердито осведомился он, — Да мы с тобой сейчас… поставим рекорд скорости!

Схватив девушку в охапку, он понес ее на диван. Пока шел, сорвал с неё пальто, избавился от своих пиджака и рубашки, но, когда его пальцы взялись за пряжку ремня, Катя остановила его.

— Позволь мне, — сказала она, встав на колени, и расстегнула ему пряжку ремня и молнию на брюках.

Андрей пока срывал платье с её плеч.

Когда Катя дотронулась до его обнаженной плоти, судорожно вздохнул и опрокинул ее на кровать.

— Извини, — пробормотал он, скользнув рукой ей под подол и поглаживая внутреннюю поверхность бедер. И тут она пожалела, что на ней колготки, а не чулки, но его пальцы уже добрались до талии.

— Разреши, я… — невнятно пробормотал он, стаскивая с нее сразу и колготки и трусики, — Прости… — И он одним резким движением овладел ею. Она застонала и подалась ему навстречу.

Все кончилось очень быстро, как он и обещал, но Катя пришла в такое возбуждение, что, когда он извергнул в нее свое горячее семя, она хрипло вскрикнула от восторга. Ее тело дрожало, дыхание было прерывистым, и она вдруг ощутила, что их сердца бьются в унисон.

— Прости, — снова сказал он, а она, подняв руку, нежно погладила его разгоряченное лицо.

— За что? — прошептала она. И затем, зная ответ, но желая, чтобы он сам его произнес, добавила: — Разве это не было хорошо?

Андрей приподнялся на локте, чтобы взглянуть на нее.

— Для меня? — переспросил он, — О да! Но я хотел сделать все правильно.

— Правильно… — повторила Катя, — Но я думала…

— Ты думала? — эхом отозвался Андрей, насмешливо глядя на нее, — Хотелось бы мне знать, что ты думала! Опять что-то напридумывала себе, глупышка?

— А что такое правильно? — смущаясь, все же решила уточнить Катя.

— Теперь я понимаю, что для нас ВСЁ! ВСЁ ПРАВИЛЬНО! Всё так и должно быть!

Ты хоть понимаешь, что возродила меня к жизни? Что я так обезумел от страсти, что не мог дождаться, пока ты разденешься?

Катя усмехнулась.

— Ну… что-то вроде этого… никогда бы не поверила, что на этой маленькой тахте можно получить такое огромное удовольствие… — сказала она, сама удивившись появившемуся в голосе игривому тону опытной женщины, и неуверенно взглянула на Андрея.

Он, увидев, что ее глаза настороженно потемнели, и, почувствовав, что её тело напряглось в ожидании ответа, добавил:

— Да! Это было потрясающе! Но я иного и не ожидал. Когда мужчина любит женщину так, как я люблю тебя, иначе быть не может.

Лицо Кати прояснилось как по мановению волшебной палочки.

— Ты так думаешь? — исчезла неуверенность и скованность.

— Да, именно так, — сказал Андрей, отметая малейшие её сомнения.

Он повернулся на бок и снял с нее трусики и колготки, остававшиеся на уровне лодыжек, избавился от них. Разобрался с остатками одежды, что смоталась у нее вокруг талии.

— А теперь, когда ты такая хорошенькая и голенькая, я тебе это докажу еще раз, — добавил он, прижимаясь лицом к ее вздрагивающему животу, — Согласна? Но я все же хочу принять душ с дороги и дойти до спальни.

Катя была более чем согласна, и он блестяще доказал ей это.

Андрей был, бесконечно изобретателен. Его руки, его губы, его язык заставляли ее познать всю силу собственной чувственности. Она никогда не подозревала, что у нее на теле так много эрогенных зон, и вскоре потеряла счет его прикосновениям, ласкающим и возбуждающим ее.

Андрей покрывал поцелуями каждый дюйм ее тела — шею, плечи, грудь, нежный изгиб бедер. Он целовал даже запястья, лодыжки, и изумительно чувствительную кожу под коленками.

Затем он заставил ее сесть на него верхом, и тогда она почувствовала, что он вошел в нее весь, до отказа. Он показал ей, как надо двигаться в такт с ним, и она навсегда запомнила собственный образ — всадница, скачущая с запрокинутой от восторга головой, верхом на его бешено вздымающемся теле.

Он любил ее, пока она полностью не раскрепостилась. Ее ногти вцепились ему в плечи, и она позволила потоку наслаждения унести себя туда, где она еще никогда не бывала. Головокружительное чувство завершения застало ее плывущей в пространстве почти без сознания…

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (12)

Следующая * Предыдущая

Считаем дни до встречи

***

Андрей совершенно не мог сосредоточиться на переговорах. Он сидел в зале заседаний, уставившись в окно, и своим отрешенным видом вызывал недоумение партнеров по бизнесу. Павел Олегович как мог отвлекал беседу на себя, но, в конце концов, даже его сдержанность и холодность не выдержали:

— Андрей, сосредоточься! Вникни в суть проблемы, ведь тебе придется работать с этими договорами в Москве!

Катя тоже переживала целую гамму эмоций, сходила с ума от невозможности приблизить время прилета любимого и прибывала в состоянии отрешенности и апатии в ожидании его звонка.

Они не перезванивались в течение дня, стараясь к вечеру закончить все недоделанные дела и решить все открытые вопросы — функционировали на автомате.

Они готовили, очищали нетто-пространство вокруг себя и своего мира, пространство, где не было место никому и ничему, кроме них двоих и их чувств.

И только в десять часов вечера Андрей и Катя возвращались к жизни. К жизни для друг друга.

Их  телефонные разговоры стали для обоих единственным проблеском радости в дни, растянувшиеся как потерявшая эластичность резина, в дни ожидания встречи.

Говорили обо всем. Рассказывали друг другу о времени, проведенном в разлуке.

Даже постарались «покопаться» в прошлом… Но оказалось, что страдания, время и любовь пройдясь по ним, как катком по горячему асфальту, смяли и не оставили боли и обид.

Катя сама от себя не ожидала такого мощного эмоционального отклика на — всего лишь — телефонную близость Андрея. Осознание и окончательное принятие любви Андрея вызвали к жизни целый фонтан чувств, образов и желаний. Катерина жила только ожиданием. Ожиданием Андрея. Другому просто не было места в эти, оставшиеся до его приезда дни.

***

Андрей пробыл в Лондоне еще три дня.

За это время Катя договорилась с Юлианной о надомной работе и даже взяла для изучения документацию по нескольким проектам Виноградовой.

Она вполне освоилась в своем новом доме — уже успела привязаться к уютной гостинной и, главное к спальне, где по всему периметру были установлены стеллажи с книгами. В этом доме становилось теплее на душе — в своей Петербургской квартирке девушка не чувствовала ничего подобного. Кате казалось, что здесь в каждом уголке ощущается такой близкий ей академический дух. Сердечность, отзывчивость и неповторимая индивидуальность бывших хозяев давали о себе знать, словно наяву, — и это успокаивало и скрашивало её вынужденное одиночество.

И, конечно были сказки… Сказки, которые они теперь читали вместе.

Считаем дни до встречи. День первый.

Про молодого рака

Один молодой рак подумал как‑то: «Почему все мои сородичи ходят одинаково — все пятятся назад? А я вот возьму и научусь ходить наоборот — вперед. Как лягушка, например. И пусть у меня отвалится хвост, если я не добьюсь своего!».

— Да, так и было! Доказать хотел, ты же знаешь. И ничего смешного! И перестань хихикать в трубку!

— Андрюш, ну уж как лягушка ты не ходил никогда! Скорее как павлин…

— Издеваешься? А кто павлину перышки чистил, забыла? Ведь ты сама мне их и чистила!

— Ах, так вот зачем ты меня на работу взял! Хотя… нет, нет и нет… Модельки твои тебе перышки чистили, вот кто! А я — скорее клетку от грязи и, иногда пушинку-другую с пола подбирала.

— А ведь пуховые подушечки мягче перьевых. Помнишь, ну те, с лавандой для спокойного сна… И я тебя совсем не для этого на работу взял… Это ты меня взяла, причем сразу и даже не знаю чем… Я как твои косички-очочки в дверной щелке увидел — так и пропал… Честно-честно!

А модельки… ведь ты до сих пор ревнуешь меня, солнце?! М-м-м… мне это нравиться, ну-у-у поревнуй ещ-е-е… Девочка моя, любимая! Ты же знаешь… — Я ТВОЙ, а ТЫ…

— я…ТВОЯ, я ВСЯ ТВОЯ и ТОЛЬКО твоя! А ТЫ МОЙ!!! Слышишь?

-…

— Андрюш?.. Ты где?

— Я купаюсь, нет утопаю в блаженстве!.. Уже весь там! Во-о-от!

Стал рак тренироваться среди камней в родном ручье. Поначалу это стоило ему огромного труда. Он все время на что‑нибудь натыкался, ударялся панцирем, цеплялся одной клешней за другую. Но постепенно дела у него пошли лучше, потому что ведь всему на свете можно научиться, стоит только захотеть.

— Знаешь, ты ведь заставила меня посмотреть на вещи иначе. Я действительно перестал фантазировать и начал ответственно относиться к работе. И президентство перестало быть для меня целью и средством доказать свое превосходство перед Сашкой.

— Я знаю, Андрюш, знаю. Я ведь видела, как ты переживаешь каждую неудачу, каждый промах. Как пытаешься найти решение и способы выхода из кризиса.

— Ты так помогла мне тогда, родная моя! Когда мы просиживали над нашим Антикризисным планом, я многому научился. Я поверил, что смогу стать хорошим президентом.

— Ты им и был, тебе только опыта немного не хватало. Но ты быстро учился.

— А тебе, малышка, хватало? Головы трезвой мне не хватало — вот чего! Но у меня была моя умничка!

— Ну, хватит льстить, а то к-а-а-а-к загоржусь!

— Ты?! Не верю! Ты у меня нежная, хрупкая, скромненькая и самая любимая!

— Ну… вот… совсем засмущал! Сказку читать будешь?

— Щечки покраснели? Ну почему я не рядом!!! Читаю… читаю…

Когда рак почувствовал уверенность в себе, он явился к родным и сказал:

— Вот посмотрите! — И горделиво прошелся перед ними, но не пятясь, как все раки, назад, а двигаясь вперед.

— Сын мой! — заплакала мать, — Разве я не учила тебя уму‑разуму?! Опомнись, милый! Ходи ты, родной, как все нормальные раки ходят!

А братья только хихикали. Отец же сурово посмотрел на молодого рака и сказал:

— Хватит! Хочешь жить вместе с нами, ходи, как ходят все нормальные раки. А если ты сам себе голова, то иди отсюда и не возвращайся: ручей большой, места всем хватит.

— Представляю как тебе досталось от мамы, бедненький мой!

— От мамы еще ничего. Отец вообще говорить со мной не хотел. Но потом ты вернулась и все исправила, моя фея!

Храбрый рак очень любил родных, но он был слишком уверен в своей правоте, и сомнений у него не было. Он обнял мать, попрощался с отцом и братьями и отправился в дальние края — на другой конец ручья.

Лягушки, что собрались посплетничать на большом листе кувшинки, увидев, как необычно движется молодой рак, были поражены и принялись оживленно обсуждать это событие:

— Боже! Ну и дела творятся на белом свете! Стоит посмотреть на этого рака — и страшно подумать, что станет с человечеством! — сказала одна лягушка.

— Да, ни капли уважения к старым традициям! — согласилась другая.

— Ох! Ох! — вздохнула третья.

Но молодой рак не стал обращать на них внимания и пошел дальше.

— Знаешь, я рад, что отец не дал мне уехать. Я бы так и сбежал бы, как мальчишка, от проблем. А от проблем прятаться нельзя. Их решать нужно… Я сейчас это точно знаю!

— И я знаю… Знаешь как много я поняла за эти месяцы, дни, часы, минуты, секунды…

— Ну вот, экономист проснулся! Пересчет я тебе доверяю — ведь лучше все равно никто, даже Зорькин твой, не сделает!

— А вот как раз Колька считает лучше и быстрее!

— Он не только считает, но даже такую как Клочкова научить простым арифметическим действиям смог! Викуся теперь четко знает, что влево от нуля минус, а в него попасть нельзя — с довольствия будет снята, да еще со штрафными санкциями!

— Да-а-а, кто-бы подумал, что в Зорькине еще и Макаренко пропадает!

— Так, до конца сказки добираться будем?

— Бум-бум-бум…

Вдруг он услышал, что кто‑то зовет его. Он оглянулся и увидел старого, большого и очень грустного рака, который жил под камнем совершенным отшельником.

— Добрый день! — приветствовал его молодой рак. Старый рак долго смотрел на него, а потом сказал:

— Ты думаешь, что совершаешь геройский подвиг? Я тоже в молодости хотел научить всех раков двигаться вперед. И вот что стало со мной в результате: живу в одиночестве, и люди скорее прикусят себе язык, чем заговорят со мной. Послушай меня, пока не поздно, — успокойся и делай все, как все люди, увидишь, ты еще поблагодаришь меня за этот совет.

Молодой рак не знал, что ответить, и промолчал. Но про себя подумал: «А все‑таки прав я!» Он попрощался со старым отшельником и упрямо пошел своей дорогой.

Далеко ли он уйдет? Найдет ли он свое счастье? Изменит ли он что‑нибудь в жизни? Мы не знаем этого, потому что он пока еще мужественно и решительно идет своей дорогой. Мы можем только пожелать ему от всего сердца: доброго пути!

— Андрюш, а мы как идем? Как все или своем дорогой?

— Мы друг к другу идем, любимая моя девочка! ДРУГ к ДРУГУ!!! Потому-что Я для ТЕБЯ, а ТЫ…

— … для ТЕБЯ, любимый.

И сердце взыграло, оба испытали сильное и неожиданное чувство радости, ликования, необъяснимое волнение.

— Ты чувствуешь, Кать? — прошептал с придыхом Андрей.

— Да, Андрюша, да… — послышалось в ответ.

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (11)

Следующая * Предыдущая

***

Утром Катя позвонила в Питер и сообщила Михаилу о своем решении уволиться и переехать в Москву. Дела ресторана не требовали её личного присутствия — она могла решить их с бухгалтером по электронной почте или по телефону. Мише сказала, что очень соскучилась по родителям, и все его остальные вопросы предпочла оставить без объяснений.

Связалась также с хозяйкой питерской квартиры, договорилась о прекращении договора об аренде и обязалась выехать в течение ближайших двух недель.

***

Теперь можно было вплотную заняться устройством в Москве.

Первое — выбрать квартиру. Список риелтор предоставил ей еще вчера днем.

Второе — сбросить Андрею СМСкой новый номер телефона.

Третье — позвонить Юлианне и сообщить, что уже обосновалась в Москве и скоро выйдет на работу.

Предварительная договоренность с Юлианной была уже давно, ведь Катя не скрывала от подруги своих чувств. И та, как бы предугадывая её скорое возвращение, с радостью предложила Кате сотрудничество. Единственное, что не было оговорено — возможность работы на дому.

Кате не хотелось так скоро рассекречиваться, появившись на людях и не хотелось сталкиваться со своими и Андрея общими знакомыми. Она хотела еще побыть одна и привыкнуть к состоянию тихой радости и счастья, недавно песелившимся в её душе.

***

После марафона по предложенным вариантам Катя остановилась на двушке, принадлежавшей вдове профессора словестности.

Квартира находилась в центре Москвы на Б.Бронной. Изолированные комнаты, лоджия и выходящие на две стороны окна с открывающимся панорамным видом на исторический центр Москвы очень понравились девушке. Широкий подъезд с зимним садом, парковка и детская площадка напомнили Кате её двор. А на въезде во двор кованые ворота создавали впечатление въезда в старинный особняк. Все это очень понравилось Кате и показалось родным и близким. Цена тоже оказалась не беспредельной.

Старушка-хозяйка была уже в годах и предпочла переехать на постоянное жительство к сыну. Единственным условием хозяйки было содержание библиотеки в безупречном виде.

Отделка и меблировка отличались безупречным вкусом и неповторимым своеобразием, что нисколько не потускнело от времени. Требовалось только как следует вычистить ковры и шторы, и кое‑где освежить краску. Пожалуй, для временного проживания более основательный ремонт достаточно было сделать только на кухне.

В планы хозяйки, по словам риелтора, входила продажа этой квартиры. И Катя, подсчитав свои активы, решила, что такое приобретение ей по силам. И, прежде чем приступать к решительным действиям, девушка предпочла быть уверенной, что квартира будет её собственной.

А пока, она надеялась провести в этой квартире полгода; и уговаривала себя, что это не дом, а только временное пристанище.

***

Родители продолжали пребывать в счастливом неведении, считая, что Катя по-прежнему живет и работает в Петербурге. Так как и раньше она отказывалась приезжть домой, её анонимный переезд никак не отразился на их состоянии.

Девушка решила, что будет продолжать отзваниваться раз в несколько дней и давать немногословный отчет о жизни и работе. Как и раньше, все удовлетворялись бы этим.

Ведь стоило бы отцу узнать, что она живет в Москве и одна снимает квартиру, последовала бы длительная «осада» с обидами, сердечными приступами и требованиями немедленно вернуться под родительское крыло.

Правда, мама при первом же Катином звонке из Москвы уловила другие интонации в Катином голосе. Но так как это были проблески радости и голос звучал бодро, не стала расспрашивать, предполагая, что Катя наконец встретила кого-то или все-таки сблизилась с Мишей.

***

Звонок десятый.

— Здравствуй, родная! Ты сменила квартиру и потому дала мне номер таксофона? Сейчас, надеюсь, все в порядке и это твой номер? Если что, скинь мне на мобильный, как сегодня. Хорошо, Катюш? Надеюсь, что и сейчас ты уже дома в тепле!

— Здравствуй… — Катя после привычного молчания оставалась немногословной, — Да, я сменила квартиру… Да, я дома…

Жданов не спросил, а Катя не стала уточнять, что она сменила и город — пусть это будет для него сюрпризом.

Андрей выдохнул с облегчением: «Какое счастье, она ответила! Она продолжает говорить со мной!»

— Как чудесно слышать тебя! Правда-правда! Давай я тебе расскажу сказку, а потом поговорим?.. Как тебе такой регламент, подходит? Или предложишь свой? — он решил призвать на помощь сухой протокольный язык, может он поможет Катюше раскрыться, как всегда и случалось на заседаниях и встречах с партнерами.

Он был ошарашен прозвучавшим в трубке капризным тоненьким голоском маленькой девочки:

— Хочу сказку!

И поспешил успокоить:

— Моя девочка надула свои восхитительные губки? Ну не расстраивайся ты так! Ведь как скажешь, солнышко, так и будет! — улыбка растянулась от уха до уха, стоило Андрею представить Катю-капризульку. От такого зрелища он бы не отказался, — Пообещай мне, что когда я приеду, ты обязательно покапризничаешь, мне очень хочется успокоить тебя лично.

У обоих захватило дух, оба с силой втянули в себя воздух и поразились своей реакции на, казалось бы, довольно невинную воображаемую картинку.

— Ну все, теперь сказка…

Слово «плакать»

Этой истории еще не было, но она непременно произойдет Завтра. Вот эта история.

В тот день, который называется «Завтра», одна старая учительница построила своих учеников парами и повела их в Музей Прошлого, где собраны вещи, которые уже никому не нужны. Такие, например, как царская корона, шлейф королевы, трамвай и тому подобное.

В одной небольшой запыленной витрине лежало под стеклом слово «плакать».

Школьники Завтрашнего Дня прочитали этикетку с названием, но ничего не поняли.

— Синьора, а что это такое?

— Наверное, старинное украшение?

— Может быть, что‑нибудь этрусское?

Учительница объяснила ребятам, что раньше, очень‑очень давно, это слово было в большом употреблении и приносило людям много горя. Она показала при этом на небольшой стеклянный сосуд и сказала, что в нем хранятся слезы. Может быть, их пролил какой‑нибудь несчастный раб, избитый хозяином, а может, какой‑нибудь мальчик, оставшийся без крова.

— Слезы похожи на воду! — сказал один школьник.

— Да, но они обжигают! — ответила учительница.

— А, их, должно быть, кипятят перед употреблением! — догадался кто‑то.

Нет, эти школьники совсем ничего не понимали. Под конец им стало просто скучно в этом зале. Тогда Учительница повела их дальше, в другие залы музея, где они увидели более понятные вещи: тюремную решетку, чучело сторожевой собаки, замок и так далее. Все это были вещи, которых давно уже нет в счастливейшей стране Завтрашнего Дня.

***

— И в нашем Завтра, родная, не будет боли и печали. Я обещаю, что буду очень-очень стараться. А если вдруг и появятся слезы, то пусть будут они слезами счастья! Я буду целовать тебя много-много, долго-долго, пока все слезки-росинки не высохнут на твоих щечках.

Девочка моя! Знаешь, я так люблю твою ласковую светлую улыбку и твой звонкий смех. Как я соскучился по ним!

Катя, нежась в Андреевой любви и обожании, закрыла глаза и позволила себе окунуться в фантазии, обещавшие вскоре стать реальностью. Она уютно закуталась в плед, обняла подушку и представила себе Андрея, сидящего рядом.

Она так расслабилась, что погрузилась в полудрему и совершенно затихла.

В трубке наступила тишина. Такая тишина!!!

Катя не подавала ни малейшего признака своего присутствия на дугом конце провода.

Андрей судорожно сглотнул ком внезапно охватившего его страха.

— Кать?! Ты чего?!! Ответь мне, слышишь?! Катенька, Катюша! Ты испугалась моего напора? Не бойся, девочка! Я не давлю… Не настаиваю… Я просто очень, слышишь ОЧЕНЬ! Хочу подарить ТЕБЕ СВОИ сердце и душу… — Андрей оказался абсолютно неподготовленным к возвратившейся тишине трубки и, не сумев сдержать судорожный всхлип, захлебнулся им и закашлялся, схватившись за грудь.

Этот всхлип и вырвал Катю из сладкой нирванны фантазии, в которую она погрузилась.

— Андрюш, ты что себе там надумал? Все хорошо. Я с тобой, только задумалась немножко. Да что-же ты такой чувствительный стал!! Может с Малиновским пообщаешься, развеешься немного…

— Ты посылаешь меня к этому змею-искусителю? Этому гуляке? Этому мальчику-ветерку? Катя! Что с тобой там в Питере делают? Кто на тебя так влияет? Пусть вернут мне мою Катюшу! Мою девочку! — Андрей так развозмущался, что мгновенно забыл про свою недавнюю минутную слабость.

— Андрюш!., — Катя уже откровенно веселилась, — Тлетворное влияние северной столицы окончилось. Я в Москве!

— К-а-а-а-ть! Ну вот что ты мне сейчас это рассказываешь?!! Ты в Москве, а у меня нет никакой возможности примчаться к тебе! У-ф-ф-ф! Как же мне сократить эту дурацкую командировку?!! Можешь меня похвалить — на два дня я её уже сократил! — не удержался от бахвальства Андрей.

— Андрюша, ну ты же знаешь, дела нужно закончить… Я тоже тебя жду-не дождусь. Но мы же молодцы. Ведь так долго ждали… Еще два-три денечка… и ты в Москве. А я честно буду тебя здесь ждать. Честно-честно!

— Лучше два, чем три… Хотя лучше и сейчас! Вот, как раз через три часа ночной рейс… — пробурчал Андрей, — Поговорю с отцом, может отпустит… раньше… Счас… узнаю, когда завтра встреча…

— Так, не сходи с ума, — Катя решила остудить любимого тоном, выработанным за дни президентства, — Два-три дня ничего не решат, а ночной марафон не оставит сил на эффективное проведение переговоров.

— А почему ты считаешь, что зная, КТО!!! Ждет меня в Москве!!!!!, я смогу эффективно переговариваться?

— Андрей, ты ведь только пару дней назад утверждал, что повзрослел! Докажи это!

— Ка-а-ать! Скажи! Скажи… — Андрей решил, что за уступку можно потребовать цену и повыше.

— Что? — игриво спросила Катерина

— Ну… ты знаешь… с-к-а-ж-и… — горячо зашептал в трубку Андрей.

— Я. Тебя. Люблю, — еле слышно прошептала девушка, — Люблю любого, слышишь? Любого!

— И инфантильного? И орущего? И сходящего с ума от ревности? — решил убедиться Жданов.

— ЛЮБОГО!

— У-Р-А!!! И я тебя — ЛЮБУЮ-ЛЮБУЮ!!! Слышишь? — ЛЮБУЮ ЛЮБЛЮ!!!

— Тихо, тихо, сумасшедший мой, любимый мой! Оглушил ведь совсем! — смеялась Катя

Андрей так кричал, что даже Павел Олегович не мог сдержаться и, изменив своей привычной холодности, с любопытством заглянул в спальню сына.

— Что ты раскричался на ночь глядя?

— Папа! Катя меня любит! Представляешь?!!

Давно так не сияли глаза у Андрея, и Павел, осторожно взяв трубку из его рук, тихо сказал в неё:

— Спасибо, Катя!

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (10)

Следующая * Предыдущая

Звонок девятый

Андрей выскочил из оффиса партнеров как ошпаренный.

На часах уже было без десяти десять… Домой он не успевал, а мобильника, как нарочно, хватило бы на пятиминутный разговор…

«Сам виноват — позволил разыграться дурацкой фантазии и подозрениям. Не мог сосредоточиться на деле, не слышал ни черта из сказанного — вот и приходилось переспрашивать, уточнять по нескольку раз. Затянул беседу! Хорошо, что партнеры терпеливыми оказались, да и отец к концу не выдержал — взял все в свои руки.»

Увидел на Пикадилли красную телефонную будку. Такую, как когда-то в Москве… как когда-то в детстве. Захотелось поделиться с Катенькой этой ностальгией по веселым застольям, по стоянию в телефонных будках. Захотелось просто согреться теплыми воспоминаниями о беззаботном детстве.

Катя ответила после первого же звонка. Легкие наполнились воздухом, сразу задышалось легче.

Андрей побоялся обидеть свою девочку подозрениями, терзавшими его с утра. Да и не ответила бы она, ведь обет молчания еще не был снят…

— Катенька! — выдохнул с облегчением в трубку, — А я сегодня домой доехать не успел. Только с переговоров вышел. Во-о-от…

Зато какое местечко для звонка нашел — знаменитую лондонскую красную телефонную будку на Пикадилли. Как тебе, нравится?

В Москве таких телефонных будок уже и нет… у нас все таксофоны какие-то серые, унылые и без дверей. Если бы ты сейчас была рядом со мной… И пусть нам бы встретился даже такой таксофон. Мы зашли бы под его козырек, я спрятал бы тебя от ветра и мы могли бы представить что перенеслись в Лондон… на Пикадилли… в чудесную красную телефонную будку.

Давай, Катюш, пофантазируем. Забудь, что ты сидишь в мягком кресле, закутавшись в теплый плед.

Катя улыбнулась, встала со скамьи, подошла под козырек таксофона, прижалась лбом к холодному аппарату и закрыла глаза.

«Мы не только понимаем друг друга без слов, но и чувствуем одинаково, мой президент. Прямо мистика какая-то!»

А Андрей продолжал:

— Представь, что мы стоим в лондонской телефонной будке, прижавшись друг к другу. Я ведь такой большой, что еле сам сюда уместился. Но для тебя, девочка, я всегда найду местечко. Ведь ты такая маленькая, мой воробышек. Вечный лондонский дождь барабанит по стеклу, а нам совсем не холодно и не зябко… Мы делимся друг с другом своим теплом, правда?.. Вот так… хорошо… тепло и уютно. Ты просунула ручки мне под пиджак и зарылась носиком в шею… М-м-м-м… как приятно! Мы как будто одни на всем белом свете и нам никто не нужен сейчас… правда, родная? — он спохватился, — Ой, чего это я?! Совсем расфантазировался.

Почему‑то именно эти, произнесенные Андреем фразы вызвали у девушки целую лавину чувств. Казалось, он затронул внутри нее нечто, чему нельзя давать воли и что Катя прятала даже от себя.

«Змей!»

Своими фантазиями он незаметно обошел все возводимые ею защитные сооружения, умело лишил Катю воли и разжег огонь желания. Этот опытный ДонЖуан намеренно и расчетливо будил в ней чувственные восторги, к которым, начавшая только-только раскрываться как женщина, Катя Пушкарева в их прошлой истории не успела привыкнуть, которые не умела «распробовать».

Катя думала обо всем, но не злилась. Она улыбалась и ей это нравилось!

«Змей! Змей искуситель! Ты еще не знаешь… но моё падение состоялось вновь —  я опять принадлежу тебе! Я не мыслю жизни вдали от тебя!

Нет, Андрюша! Помечтай еще немного помечтай обо мне безнадежно, помучайся, сознавая, что без ума от женщины, которой дела до тебя нет!

Ну как же нет, если ты сама ему позвонила. А сейчас… сейчас, так вообще, готова просиживать на улице в темноте возле таксофона в ожидании его звонка? Себя-то обманывать не нужно! Есть, есть дело!»

И не удается сдержать счастливой улыбки, и не удается вновь надеть маску бездушия. Ведь сердце рвется к нему.

«Я так скучаю по тебе, любовь моя. Приезжай скорее — и я заговорю с тобой, я разорву это затянувшееся молчание, клянусь!»

А Андрей продолжал завораживать Катю своим бархатным голосом:

— Домой торопиться мне сейчас ни к чему. А ты ведь еще не бывала в Лондоне.

Давай я проведу тебя по Пикадилли.

Пикадилли — это такой маленький шок для неподготовленного человека. Огромное количество народа, просто толпы, много-много двухэтажных автобусов, здания с постоянно мелькающей световой рекламой. А посреди всего этого шума, гама, толчеи статуя. Знаешь называется эта статуя? Ангел христианского милосердия — agape.

Я тут подслушал одного экскурсовода, и, когда я только услышал это название, подумал о тебе.

Ты была моим ангелом. Моим ангелом с трогательными косичкамим и таким открытым взглядом, что вызывала у меня постоянное желание защитить и оградить тебя от всех недоброжелателей и от всего плохого. Прости, что не всегда получалось. Верь, так было. Было еще до того, как я понял ЧТО это за чувство… И я, который так ценил и хотел защитить… я оказался тем, кто нанес тебе такую обиду!!! Прости, прости, родная! Иногда в желании защитить, в таком сильном желании защитить мы раним больнее всех… Такое бывает, моя родная! Пойми и прости!

«Ты прав, Андрюша, близкие ранят больнее. Но ведь и я нанесла тебе, как оказалось, незаживающие раны. Сейчас, после месяцев страданий и самоистязания я поняла, что мы должны быть вместе — иначе нам не выжить!»

Сердце сжало обручем от боли, прозвучавшей в голосе Андрея — и Катя почти сломалась, почти заговорила.

Вдруг откуда-то из темноты выскочил Зорькин и тяжело присел на край скамьи.

«Устал, Колька! С такой скоростью нарезать круги вокруг меня — скоро на соревнования по спортивной ходьбе можно будет его посылать. Устал он. Работает один, за себя и за Андрея, бедненький. Я-то знаю, что такое одному, даже несколько дней, тянуть на себе «ЗимаЛетто».»

Мысли приняли другое направление и желание заговорить, да еще при Коле, пропало.

— Кх-м-м… Так что я говорил про статую?.. А, да… Ангел христианского милосердия — agape. Оказалось, что название это было дано для защиты репутации Шефтсбери, где была первоначально установлена скульптура. По-гречески agape — пусть и туманная, но менее пикантная альтернатива настоящего перевода этого слова. А на деле, статуя изображает Антэроса и олицетворяет «зрелую и обдуманную любовь, в противоположность Эросу — легкомысленному и ветреному тирану». Антэрос был младшим братом-близнецом Эроса. Из-за лука и наготы, все дружно решили, что это Эрос (известный в Древнем Риме как Купидон), греческий бог любви. Вот эта версия и получила наибольшую популярность.

— Зрелая и обдуманная любовь… Это моя любовь к тебе, моя любимая, самая родная и близкая девочка!

— Так и стоит эта статуя нескольких имен. С именем, устраивающем ханжество и слабость, и с именем настоящим, правдивым… Стоит такая отличная от всего, что наполнило сегодня Пикадилли, такая чуждая всему, что здесь происходит… А у её подножья сидят влюбленные, отдыхают уставшие туристы. На неё садятся птицы. Вот такой уголок спокойствия на этом неспокойном, сошедшем с ума, кусочке земли…

— Ты пришла в компанию, как подарок небес. Я сразу понял, что ты — особенная, не похожая на всех, ты не вписывалась в привычные рамки нашей компании. Не потерялась на фоне постоянной толчеи и мелькания по коридорам моделей-однодневок. Не унижалась до перешептываний в коридорах, зависти, скандалов и, уж конечно, не участвовала в постоянном марафоне соперничества всех со всеми. Даже подружки из Женсовета не могли добиться от тебя всей информации.

Как мне не хватает твоей открытости МНЕ, твоей детской наивности ДЛЯ МЕНЯ, твоих широко раскрытых глазок и твоей любви! Знай и помни всегда — ТЫ МОЯ!! МОЯ ВСЕГДА! Даже когда сама себе не хочешь признаться в этом! Как мне не хватает тебя, моя Катенька, Катюша!

Катю накрыла такая волна теплоты и любви, она будто нахлынула из ниоткуда, но девушка точно знала — это Андрей посылает ей свои чувства. И она всей душой ответила ему.

«Я ТВОЯ, ТВОЯ, любимый, родной, самый МОЙ! Я на пути к тебе! Я совсм рядом!»

Андрей почувствовал движение воздуха у лица — мимо на немыслимой скорости промчался автобус.

— Ну вот, экскурсовод сбился с мысли.

Ведь я должен тебе сказку! Знаешь, я как знал, что домой сегодня вовремя не попаду. Нашел такую коротенькую… Но, зато, выучил её наизусть!

Кать, ну хоть похвали меня за усилия?..

Катя, как послушная девочка, проговорила про себя «Андрюша, какой ты молодец! Вот видишь, когда хочешь, ты все умеешь!»

— Спасибо, Катюш, я очень старался!

Катя даже испугалась. «Неужели я сказала это вслух»

— Я не ошибся? Ты ведь похвалила? Точно, похвалила, я чувствую! Я тебя, Катенька, всем сердцем и душой чувствую. Во-о-от…

Звонок девятый. Часть вторая.

— А сказка моя сегодняшняя ко двору… нет, скорее, к площади пришлась. Ведь площадь Пикадилли — это такой маленький кружок с несколькими улицами, идущими от него в разные стороны. И хоть регулировщики на местах, автобусы как сумасшедшие гоняют. Носятся по малюсенькому пятачку площади на невероятных, ну просто запредельных скоростях. Наверное представляют все себя Шумахерами на гоночном треке. (Михаэ́ль Шума́хер, Германия — гонщик Формулы-1, семикратный чемпион мира)

Здесь все водители просто ненормальные! А движение то правостороннее… Потому я не очень люблю на машине здесь ездить — такси надежнее.

Но вернемся к нашим баранам, то есть слонам, то есть автобусам… Они такие красные и внушительные и совсем не шумные, Кать. Стоишь вот так на остановке или просто на переходе, и… вдруг такое чудо красное тихонечко так подъезжает  — вынос мозга какой-то! Меня это появление всегда пугает, аж вздрагиваю от неожиданности! — Андрей сделал попытку разговорить Катю и снова обратился к ней, — Опять унесло меня в сторону. Точно, Жданову срочно требуется помощь регулировщика. Где ты, мой регулировщик милый, а-у-у!

Голубой светофор

Однажды со светофором, который висит на соборной площади в Милане, произошло что-то странное: все огни его вдруг окрасились голубым цветом, и люди не знали, что делать — переходить улицу или не переходить? Идти или стоять?

Все глаза светофора излучали голубой свет — во все стороны только

голубой свет. Таким голубым никогда не было даже небо над Миланом.

— Так и твоя любовь озарила мою жизнь. Я чувствовал твое тепло, твой свет озарял мне путь. И я знал, просто знал — маленькое солнышко, что поселилось в каморке, не даст пропасть, всегда согреет и придаст силы. Да, не спорь, почти сразу стала моим тайным солнышком. Меня даже к окну не так тянуло. Стоило посмотреть на дверь каморки, увидеть отблеск твоей настольной лампы — и сразу становилось спокойно и радостно на душе. Стоило только позвать… стоило только протянуть руку, и ты всегда выходила из своего убежища, чтобы осветить все вокруг своей светлой улыбкой, чтобы протянуть руку в ответ.

Пешеходы недоумевали — как быть? Автомобилисты яростно сигналили,мотоциклисты громко рычали своими мотоциклами, а самые важные и толстые прохожие сердито кричали светофору:

— Вы что, не знаете, кто я такой?!

— Я всегда тепло относился к тебе, чувствовал что-то, но тогда еще не понимал природу всего того, что со мной происходило. Да и Ромка не очень давал вдуматься по-серьезному — все переводил в шуточки. Катюш, ты на него не обижайся. Он, правда, не со зла… Просто не повзрослел, не прозрел еще. Но мы то с тобой знаем, что и его время придёт. Правда, родная моя умничка?

Остряки обменивались шутками, а шутники — остротами:

— Зеленый цвет? Зелень съели богачи! Им, должно быть, понадобилась лишняя вилла за городом!

— А красный? Он весь ушел на то, чтобы подкрасить рыбок, что плавают в бассейне у фонтана.

— А с желтым знаете что сделали? Чур, только секрет! Его подлили в оливковое масло!

— Я метался, сам себя понять не мог… Удовольствие и умиротворение после наших встреч сменялось муками совести, мол как я могу использовать Катю, такую наивную милую девочку. Муки совести очень быстро уступали место бессильной злости, злости на самого себя, на тебя. Да, малыш, на тебя… Я не понимал почему ты, такая умная девушка, поддаешься такому явному разводу. Но желание душевного покоя, как наркотик, уже сидело во мне, мне вновь и вновь хотелось прижать тебя к груди, поцеловать. Я ничего не мог поделать с собой, хоть злился, хоть ел себя поедом, но без встреч с тобой уже не представлял своей жизни. Ожидание наших встреч, нежелание расстаться с тобой даже на несколько часов, что остались до начала рабочего дня. И непонимание, и ревность, и твоя холодность — все смешалось в какую-то кашу, закрутилось в какую-то необъяснимую зависимость, в не поддающуюся простому пониманию, напоминающую знак бесконечности петлю Мёбиуса.

Наконец появился регулировщик, стал посреди перекрестка и наладил движение. Другой регулировщик подошел к распределительному щиту и отключил светофор, чтобы починить его.

— А потом ты уехала… Вот так, банально, взяла и оборвала все связующие нити…

«Знаю, знаю, что поступила импульсивно. Наверное нужно было все-таки выслушать тебя и по-взрослому разобраться, что же все-таки произошло. Ну вот такая я у тебя — маленькая девочка со взрослыми мозгами. Мозгами, которые адекватно ведут себя только с цифрами. А в остальном, прости, еще совсем телячьи. Мне тоже нужна была поддержка. Понимаешь, милый?! Я потерялась, растерялась тогда. И никто, никто мне понятно не объяснил, что же все-таки произошло. А ведь я ждала, что ты сознаешься и все мне объяснишь. До последней минуточки ждала. Теперь я понимаю. Тебе не было на меня наплевать, тебе просто было стыдно признаться…»

Светофор последний раз сверкнул своими голубыми очами и успел подумать: «Бедняги! А ведь я дал им сигнал: «Путь в небо свободен!» Если б они поняли меня, то все могли бы теперь свободно летать. А может быть, они и поняли, да у них просто не хватило смелости?»

— А ведь в тот, наш последний вечер перед Советом, я уже знал что люблю тебя. И, поверь, самая родная самая дорогая моя девочка, я был готов к разговору с Кирой и с родителями. Поверь мне, поверь!

Я кляну себя всеми проклятиями, что тянул до последнего, что поддался давлению матери и вернулся на заседание. Нужно было схватить тебя и держать крепко-крепко, моя золотая жар-птица. Но как всегда, как и уэтих людей из сказки, не хватило смелости пойти до конца. А когда я все же решился на этот отчаянный шаг, стало поздно. Ложь ядом проникла в кровь, приковала к земле ноги. И сколько усилий я не прикладывал, сколько не махал крыльями, я так и не смог взлететь… за тобой… без тебя.

У-у-уф,.. опять меня понесло в философские дебри. Вот что с человеком делают часы раздумий в одиночестве… — Андрей тяжело повел плечами, стряхивая с себя оцепенение и нахлынувшие воспоминания.

Катя, застывшая от оголивших нервы признаний Андрея, почти прокричала ему в ответ: «Ты ошибаешься, мой дорогой, я тоже не смогла взлетела. Меня тоже прибило к земле тяжестью обид и потоками пролитых слез. Только сейчас, слушая тебя, я начинаю чувствовать легкость в теле. А крылья мы восстановим, вот увидишь — по перышку соберем. И будут эти перышки и пушинки скреплены только добрыми хорошими впечатлениями и воспоминаниями. Просто по неопытности мы, как молодой Икар, подлетели слишком близко к солнцу… И расстаяли крылья. Расстаяли, потому что были скреплены ложью и лицемерием, а это очень ненадежный клей.»

— Я вот стою и смотрю на площадь. Сейчас здесь начинается ночная жизнь, жизнь, подчиняющаяся только своим режиссерам и протекающая по своим законам…

Ведь и я когда-то был активным и, даже одним из ведущих, участником этого действа. А сейчас… здесь, среди этого многолюдья, чувствую себя особенно одиноким. Помнишь, у Вайкуле,

По улице Пикадилли я шел ускоpяя шаг
Когда меня вы любили я делал всё не так…
Я вышел на Пикадилли… ля-ла-ля
Зачем вы меня забыли, зачем вам меня не жаль…

— Ну да, ну немного под мужскую партию переделал, правда поэт из меня еще тот… Так что, извини, что вышло нескладно, Андрей бросил взгляд на площадь, — Кать! Не поверишь! На таком маленьком пятачке и сразу пять, пять красных слонов! И как они здесь уместились?! И на какой скорости, да еще и подрезают друг друга! Умереть не встать! Ненормальные люди какие-то!

Мимо сквера, где сидела Катя с шумом пронеслась машина. Вдруг она резко затормозила. Раздался неприятный скрежет тормозов. Девушка вздрогнула от неожиданности и с шумом выдохнула в трубку.

— Катенька, девочка, ты на улице?! Что случилось?! Что с тобой?! Все в порядке?! — запаниковал Андрей.

Легким не хватало воздуха. Тело трясло крупной дрожью. Жданов метался по кабинке, как лев в клетке. Хотел выскочить из телефонной будки, но не мог оторвать ухо от трубки. На него стали оглядываться прохожие.

От бессилия Андрей закричал во всю мощь своих неслабых легких:

— Катька, ответь немедленно!!! Брось свои игры!!! Я сейчас умру от беспокойства!!!

Он собрал все силы, оперся о кабинку и прижал голову к холодному стеклу.

Катин голос разорвал тишину.

— Андрей, успокойся, все в порядке. Машина на дороге… Я сижу на скамье в сквере…

— Ты точно в порядке?!! Поклянись… Здоровьем родителей поклянись!

— Да, да, клянусь, — Катя подняла руку в знакомом жесте, раскрытой ладошкой наверх, — Я в совершенном порядке. Цела и невредима. И, даже нахожусь далеко-далеко от той машины, метрах в ста, не меньше. Наверное собака или кошка внезапно выскочили на дорогу, вот водитель и затормозил резко. Хорошо, что машину не повело в сторону.

— У-х-х!.. Слава Б-гу!!! Я чуть разрыв сердца не получил!

От перенесенного стресса оба даже не отдавали себе отчет, что Катя заговорила…

Когда же первый шок прошел, Андрей онемел от осознания уже свершившегося — «Она ответила мне! Это действительно ОНА!»

Теперь пришел Катин черед волноваться:

— Андрюша, ты где?! Ты что трубку вырвал? Андрей! С тобой все в порядке?! А-н-д-р-ей, ответь мне!

Катя не знала, что предпринять. «А вдруг действительно сердце?! Ведь проговорился как-то Колька, что Жданову скорую вызывали и Машка держит нитроглицерин в столе, на всякий случай.»

Единственное, что оставалось девушке — держаться за призрачную нить телефонной связи. Слезы лились по щекам и стекали по скулам и шее за ворот плаща. Она обняла телефон со всей силы и тихонько шептала и шептала в трубку:

— Андрей, Андрюша, Андрюшенька, ты там как? Ответь, не пропадай, слышишь?! Я пропаду без тебя!

— Ну, как тебе говориться с тишиной? — раздался в трубке сдавленный шепот.

— Почему ты так говоришь У тебя действительно сердце схватило? — Катя снова не на шутку разволновалась.

Подавив довольную улыбку, Андрей еле справился с голосом и голосом президента «ЗимаЛетто» выдал:

— Сердце у меня, Екатерина Валерьевна, вашими стараниями, болит уже давно. Почти год. И с этой болью я уже свыкся. А вот стрессы такие не знаю как переживу. Ты что, мне проверку на прочность устроить решила? Заранее предупрежлаю — не стоит! Не стоит так рисковать моими нервами и своим здоровьем! — тут же, взяв быка за рога, приступил к допросу с пристрастием — И что, интересно знать, ты делаешь одна на улице в двенадцатом часу ночи? И что за номер телефона ты мне дала? Неужели таксофон? Быть не может! Партизанка-шифровальщица!

Катя хихикнула в трубку:

— Вот и Колька так сказал. Как же вы здорово сработались — в одном направлении мыслите! И потом, сам же просил зайти с тобой в телефонную будку. Вот я и зашла… Ты разве меня рядом с собой не обнаружил?

Андрей опять перешел на начальственные нотки:

— Та-а-а-к! Живо домой! Холодно, ты простудишься. Лечи тебя потом, — заворчал тоном доброго дядюшки.

Катя почувствовала, как тепло от его родного голоса разливается по всему телу и заныла в трубку, не желая расставаться:

— Но ведь сказка сегодня совсем коротенькая была…

Андрей был непреклонен.

— А экскурсия? А стресс, который тысячи сказок стоит по количеству высосанной энергии. Вот, до сих пор ноги трясуться, — позволил и себе пожаловаться, — Ведь тебя рядом нет, чтобы пожалеть и подставить плечико.

— Бедный, Андрюша…

— Д-а-а.. еще пару таких встрясок и будешь причитать бедный Йорик… — Андрей и сам не хотел так быстро расставаться, — Хорошо, договорились. Скинь мне свой домашний номер телефона СМС-кой. Я ловлю такси, еду домой. Ты ТОЖЕ идешь домой!!! И через час я звоню на твой домашний номер пожелать «Спокойной ночи».

«Ну вот, еще и сдаться толком не успела, а он уже командует!» — с блаженной улыбкой подумала Катя, встала со скамейки и потянулась руками к небу. Потянулась так, что косточки захрустели: «Лед тронулся, господа… Лед затрещал!»

Восторг и свобода!! Необычайное чувство полета и невообразимая легкость охватили все тело. Теперь можно и вздохнуть полной грудью и расправить плечи и начавшие отрастать крылья. И улыбнуться… Улыбнуться самой настоящей неприклеенной, а искренней улыбкой!

***

— Ты уже дома? Никто по дороге не приставал?

— А ты?

— Что я?! — не понял Андрей, — Катерина! Не отвечай мне вопросом на вопрос!

— Да, я уже дома, никто не приставал. Иван Васильевич занял своё законное место!

— Кто это, Иван Васильевич? Кот, что ли?

— Нет, это мой секретарь… Ты с ним, кажется утром успел пообщаться.

— Кто, кто? Вот тот пропитый мужик у тебя в секретарях?!

— Нет, он сам у себя в секретарях, а у меня по-совместительству… Он мне таксомат вместе со своими услугами в аренду предоставил.

— Кать, ты что, издеваешься… или шутишь так? Давай, завязывай с шутками, опасными для моего здоровья. Я ведь, пока тебя не было, все своё чувство юмора растерял.

— Договорились, Андрей.

— Вот и ладненько… А теперь ванну погорячей, чтобы весь холод из косточек прогнать и в постельку. Спокойной ночи, девочка моя!

— И тебе спокойной. Не нервничай по пустякам. Все будет хорошо. Я тебе обещаю!

— Все у НАС будет хорошо, Катюша!

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (9)

Следующая * Предыдущая

Звонок восьмой

Андрей был счастлив. Нет! Он был окрылен. Нет… он и сам никак не мог подобрать определения своему состоянию. Он никак не ожидал ТАКОГО подарка судьбы!

День обещал стать тоскливым без Катиного звонка.

Андрей с утра начал успокаивать сам себя: «Ничего, ничего… вот приеду — и Катюша позвонит, обязательно позвонит! Не сможет не позвонить! А я в эти одинокие лондонские вечера подберу такие сказки, что её молчание станет бессмысленным. Она обязательно заговорит со мной. Ну сколько можно молчать?! Ничего,.. все будет хорошо. Надежду терять — последнее дело! Точно! Надежду не теряем! Собираем бусины на нитку и верим, что это будет самое прекрасное ожерелье! И скоро оно украсит шейку самой прекрасной и желанной женщины на свете.»

Зорькин позвонил на мобильный, когда Андрей выходил из здания аэропорта и собирался по дороге домой отметиться в лондонском оффисе отца. ФинДир промямлил что-то про факс, настаивал, на том, что Жданов должен принять его лично. Большего от Николая добиться не удалось… А, когда Андрей вытащил еще теплый кусочек бумаги из факсимилии, необходимость в объяснениях отпала сама собой.

«Катенька, ты подала знак!!! Я снова живу, снова дышу! И Зорькин, шельмец, тоже «в деле». Да, маленькая моя, ты не изменяешь себе! Вот приеду в Москву, спущу шкуру с твоего гениального друга. Выбью твой адрес у этого доморощенного Зоя Космодемьянского! И не посмотрю, что он стал мне единственным единомышленником, опорой и почти другом.»

Даже отец, уже смирившийся с постоянным подавленным состоянием сына — лишь бы на деле это не отражалось, удивился такому энтузиазму. Давно в глазах сына Павел Олегович не видел такого блеска, потому позволил себе лишь краткое замечание:

— А ты не испугаешь партнеров таким напором?

Применив все свое умение убеждать и позаимствовав несколько приемов убеждения из Катиного арсенала, Андрей успешно и по-деловому провел переговоры. Результатами и партнеры, и Павел Олегович, и он сам остались очень довольны. «Ты моя группа поддержки, малышка родная! Я тебя не подвел!»

Переговоры закончились относительно рано. По дороге домой, успели вкратце обсудить результаты — и в девять часов Ждановы уже открывали дверь своей лондонской квартиры.

Хорошо, что мать осталась в Москве. Никто не будет вламываться в его комнату и донимать разговорами о бедной Кирочке, которая ждет и надеется. Отец любопытством не страдает и в его личные дела не вмешивается. Так что можно спокойно оккупировать телефон — и в спальню!

— Па, я пойду отдыхать. Только сделаю пару звонков — и в койку… — Андрей бегом поднялся по лестнице на второй этаж, влетел в свою комнату и закрыл дверь.

Павел Олегович вскинул бровь. Уже почти год он не видел сына в таком приподнятом настроении.

— Здравствуй, Катенька! Спасибо, спасибо, родная моя, за записочку! Знаешь, я твои циферки ни с какими другими не спутаю — и троечку такую кругленькую и двоечку с хвостиком-волной, как в первом классе в прописи писалась. Ведь это такой подарок — возможность позвонить тебе, рассказать тебе, поделиться с тобой тем, что произошло за день. Ты мой самый внимательный, самый понимающий слушатель. Была, есть и, надеюсь, будешь еще очень-очень долго… всю нашу жизнь?.. А книжку со сказками я с собой в Лондон привез. Так… на всякий случай. И время в самолете быстро пролетело — подбирал самые НАШИ… Даже названия наши вечерним посиделкам придумал. Ну… оригинальностью я никогда особо не отличался, так что… В-о-о-о-т, воспоминания детства… — «Спокойной ночи, малышка» — подойдет? Ты кем хочешь чтобы я был: Хрюшкой, Степашкой или самой тётей Валей? Ну, в платье ты меня уже видела, так что…

«Да, Андрюша, видела. Я помню твое смущение. А я-то как смущалась! Ведь впервые увидела тебя полуодетым и почувствовала нешуточное желание… А потом ты попросил расстегнуть крючок сзади… Хорошо, что ты меня не видел! Я чуть не умерла от вожделения, еле справилась с собой. Так хотелось прижаться к твоей спине и стоять… стоять…», — Катя сидела на скамье и плотно прижимала трубку к уху. Когда давала этот номер не подумала, что возле сквера проходит довольно оживленная трасса, и Андрей может услышать звуки проезжающих машин. Хорошо шнур у трубки оказался длинным, иначе пришлось бы прилипнуть к аппарату.

Где-то в периметре 20-30 метров курсировал в дозоре Зорькин что-то бурча под нос.

***

— Знаешь какую сказку я подобрал для сегодняшнего вечера? Угадаешь — поцелую в носик!

«Что-то я от счастья совсем тормоза отпустил. Эй, Жданов, не увлекайся! Катя может не понять.»

Мимо с грохотом промчался грузовик. Катя сильнее прижала трубку к уху.

«Уф, кажется Андрей ничего не услышал. Пронесло!»

Еще раз мысленно поблагодарила городскую службу за длинный провод и близкое расположение скамьи к телефону-автомату. Вот и в муниципалитете нашлись люди, понимающие…

— Ла-а-дно, решила еще помолчать? Ну, как хочешь… Тогда слушай и не перебивай.

Бриф! Бруф! Браф!

Двое ребятишек мирно играли у себя во дворе. Они придумывали особый язык, чтобы можно было разговаривать только друг с другом и чтоб никто больше не понимал их.

— Бриф, бруф! — сказал первый мальчик.

— Бруф, браф! — ответил другой. И они весело рассмеялись.

— А ведь и у нас был свой язык. Правда, Кать? Мы так легко общались на нем. Так дополняли и понимали друг друга — с полувзгляда, с полуслова. Это было здорово!

Вот, сейчас я должен говорить и вести переговоры по-английски. Вроде владею, вроде все понимаю и все понимают меня… Но не моё это…

Только общаясь с тобой, на нашем особом языке, я чувствовал себя спокойно и надежно. Понимал значение каждого слова, каждого знака. И это было здорово!

На балконе второго этажа сидел старый добрый синьор и читал газету. А в окно напротив него выглядывала старая синьора — синьора так себе: ни плохая, ни хорошая.

— Какие глупые эти ребята! — сказала синьора. Но синьор не согласился с нею.

— Я этого не нахожу, — возразил он.

— Не станете же вы утверждать, будто поняли, что они говорят?! — спросила синьора.

— Отлично понял! Первый мальчик сказал: «Какой сегодня чудесный день!» А другой ответил: «Завтра будет еще лучше!»

Синьора поморщилась, но промолчала, потому что в это время ребята снова заговорили на своем языке.

«Да, мой родной, нас не понимали и не поймут многие. Даже Юлианна, которая знает о нас все, даже Колька — и они скептически отнесятся к возможности нашего воссоединения. Ты готов к такому испытанию? Я знаю, что ты стал сильнее. Но хватит ли этой силы и решимости противостоять большинству? Это единственное, что еще удерживает меня от решающего шага. Ведь я уже не представляю себя без тебя, а тебя без себя.»

И, как бы подхватив Катины мысли, Андрей продолжил:

— Мараски, барабаски, пимпиримоски! — сказал первый мальчик.

— Бруф! — ответил другой. И они снова стали смеяться

— Я слышал, я понял тебя, любимая, ведь ТЫ ВСЯ для МЕНЯ, а Я ВЕСЬ для ТЕБЯ…

И оба почувствовали, как зашлось от нежности сердце — будто теплая волна овеяла.

— Неужели и на этот раз вы будете уверять, что поняли их? — рассердилась старая синьора.

— Конечно! — ответил, улыбаясь, старый добрый синьор, — Первый сказал: «Как хорошо, что мы живем на земле!» А второй ответил: «Мир так чудесен!»

— Неужели он и в самом деле так чудесен?! — удивилась старая синьора.

— Бриф! Бруф! Браф! — ответил ей старый синьор

— Малышка любимая! Я чувствую тебя, я понимаю тебя даже когда ты вот так упорно продолжаешь молчать. Мне кажется, что я даже понимаю причину твоего молчания. Я уверен, что и ты должна, просто обязана чувствовать меня, как я тебя… Я буду терпелив, я подожду сколько нужно, — и, как бы прочитав Катины мысли, ответил на самый главный её вопрос, — Как бы я хотел поддержать тебя, посмотреть тебе в глаза, передать тебе свои силу и веру. Наберись смелости и уверенности в роднике моей любви. Я очистил его от всего камней недоверия, веток и листьев прошлых обид, от налета грязи и слизи, он сейчас чист, как слеза и прозрачен как небо. Поверь, мне хватит сил на двоих, чтобы противостоять всем и всему и защитить нашу любовь!

Всегда найдутся недоброжелатели, но мы окружим себя только друзьями. Ведь главное в нашей жизни — БЫТЬ ВМЕСТЕ, иначе НАС просто НЕТ!

Зорькин стал терять терпение и понемногу сужать кольцо, приближаясь все ближе и ближе.

 «Как хорошо! Андрюша, мне нравится твоя вера в свои силы. Еще немного, и я, пожалуй, рискну и доверюсь тебе. Я чувствую как рубцуются шрамы. Я задышала полной грудью. Приезжай, любимый, и мы снова заговорим на только нам понятном языке.»

Катя легонько поцеловала воздух возле трубки и опустила её на рычаг.

***

Не успели Катя с Колей отойти, на скамью, предварительно подстелив газетку, свалился Иван Васильевич, её законный обладатель и обитатель.

Звонок НЕ девятый

В своей записке Катя не указала в котором часу ей можно звонить.

Наверное, по самой элементарной логике, время осталось неизменным.

НО, получив ТАКОЙ трофей — номер телефона любимой — Андрей не мог сдержаться.

В восемь часов утра, уговаривая сам себя и заранее прощая за нетерпеливость, Жданов уже звонил по указанному номеру.

«Катя точно уже проснулась — с устоявшимися привычками не поспоришь. И что криминального в том, что я хочу сказать своей малышке привет и пожелать хорошего дня?.. Ничего криминального!..»

К телефону долго не подходили. Андрей уже собрался отключиться, как на втором конце провода подняли трубку. На звонок ответил какой-то мужик и, на просьбу позвать Екатерину Пушкареву, хриплым с похмелья голосом грязно выругался.

Весь день Жданов не находил себе места, был сам не свой.

«Кто это может быть? Может надо мной посмеялись? НЕТ! Ведь факс прислал Зорькин, а он баловаться такими вещами не будет. Неужели Мишаня оказался алкашом? Что-то не вериться… Коммуналка?.. — Не вяжется… Не вяжется с Катиным характером проживание с такими типами в одной квартире. Неужели она настолько нуждается? Ведь всегда была альтруисткой-бессеребренницей. Неужели Борьщов достойно не оплачивает её труд. А может она с ним и не работает?»

Вопросы… вопросы… вопросы и предположения терзали Андрею душу.

«О-о-о-х! Катюша! Как же дожить до вечера?!! Только бы голос твой услышать! Даже только дыхание — мне будет достаточно, клянусь! Сил никаких! Получить надежду и сразу осколки?!! Нет! Верить! Верить! Верить!»

Весь энтузиази прошлого дня как смыло бесконечным лондонским дождем. Еле дождался окончания затянувшихся переговоров. Все разговоры действовали ему на нервы. И даже знаменитый тонкий английский юмор партнеров показался затертыми до дыр старыми анекдотами. А про себя как мантру повторял: «Верить! Верить! Верить! И все будет замечательно…» На этом и держался, за это как-то и цеплялся.

Андрей был не в состоянии следить за ходом беседы с партнерами, с трудом понимал их английский — Бриф! Бруф! Браф! «Хм-м-м, сказочным языком заговорил!»

А к концу дня и вовсе предоставил отцу окончательное решение всех вопросов.

Павел Олегович был в замешательстве. Вчера Андрей сиял и лучиться энергией и радостью, а сегодня вновь ушел в себя, в переговорах почти не участвует — слова из него не вытащишь. Что опять приключилось?

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (8)

Следующая * Предыдущая

Звонок седьмой

Следующий день. Десять часов вечера.

Вот уже полчаса Андрей сидел на диване в ожидании их с Катюшей связи и крутил в глубокой задумчивости стакан с так и не отпитым виски. И когда прозвучал наконец такой вожделенный звонок, он вздрогнул всем телом.

— Катюш, здравствуй! — голос сбился… Андрей проглотил ком, сковавший горло, тяжело вздохнул и прохрипел в трубку, — Девочка, сегодня позвонил отец. Он вышел на очень перспективных европейских партнеров и требует моего немедленного присутствия на переговорах в Лондоне. Еле отбился до завтра — не мог же я пропустить нашу встречу! Завтра я должен вылететь первым утренним рейсом, чтобы успеть на встречу в четыре часа.

Он, наконец, сумел восстановить ровное дыхание.

— Родная, мне будет так не хватать наших сказочных вечеров! Я уже скучаю!

Но сегодня… сегодня же ничего не отменяется!!! — Андрей вернулся к своему игривому тону и грозно прорычал в трубку — Ты подготовилась?! Я на-чи-на-ю-ю-ю! Сегодняшняя сказка — эссе об упущенных возможностях.

Эссе́, фр. essai «попытка, проба, очерк», прозаическое сочинение небольшого объёма и свободной композиции. Выражает индивидуальные впечатления и соображения автора по конкретному поводу или предмету и не претендует на исчерпывающую или определяющую трактовку темы (в пародийной русской традиции «взгляд и нечто»). Стилю свойственны образность, подвижность ассоциаций, афористичность, установка на интимную откровенность.

Незадачливый охотник

— Возьми‑ка, Джузеппе, ружье, — сказала однажды мать своему сыну, — и сходи на охоту. Завтра твоя сестра выходит замуж, и надо бы приготовить праздничный обед. Очень хороша была бы для этого зайчатина.

— Моя мама… Она думает, что всегда знает, что всегда выбирает лучшее для меня… Мама всегда была рядом, поиогала, лечила, поддерживала, советовала. Я к этому привык, привык быть маминым мальчиком, привык полагаться на её мнение. Так было легче и удобнее — ведь мы, практически, большую часть времени дома были одни. Отец, с созданием «ЗимаЛетто», приходил поздно за полночь и работал даже по выходным. Он попросил, чтобы во время его длительных отлучек я постарался быть поддержкой и опорой матери. Я и старался… старался быть с ней помягче, старался без лишних уговоров исполнять её просьбы, старался не расстраивать по пустякам, старался не спорить, даже по серьезным вопросам — ведь это шло вразрез с понятием «оберегать» и выглядело как-то не по-мужски.

«Почему ты грустишь? Это же здорово, мой милый любимый джентельмен! Эту черту я очень люблю в тебе — твое отношение к женщинам. Ты никому не можешь отказать. Правда, часто это оборачивается против тебя же самого, но что поделаешь — во всем есть издержки. Ну чего ты расстраиваешься, ведь мой папа тоже диктует мне как жить. Правда с некоторых пор я перестала принимать его указания с полной готовностью. Гордись мной, Андрюша, я научилась отстаивать перед папой свое мнение, и он меня не убил! Папа сразу просек и сказал, что это твое и «ЗимаЛетто»вское «дурное» влияние — вот так!»

Джузеппе взял ружье и отправился на охоту. Только вышел на дорогу, видит — бежит заяц. Выскочил косой из‑под забора и пустился в поле. Вскинул Джузеппе ружье, прицелился и нажал на курок. А ружье и не подумало стрелять!

— Но мальчик вырос, а мама продолжала считать, что вправе решать за меня все. Так я и попал в капкан собственной привычки соглашаться и не расстраивать мамочку, в капкан нежелания конфликтовать с ней, в капкан собственой мягкотелости. А потом, ну… потом ты и сама знаешь… Все же происходило перед твоими глазами…

«Да, я знаю… знаю, любовь моя. Знаю как ты пытался. Знаю о твоей слабости и невозможности противостоять их давлению…» — Катя вскинула глаза к потолку, останавливая готовый выплеснуться поток слез. Воспоминания не были приятными, врезались осколками в грудь. Голову стянуло противным обручем надвигающейся мигрени. Перед Катей промелькнули картины — Андрей клянется решить наконец проблему их отношений и, назавтра, все его намерения разбиваются о стену, стену что воздвигла Кира и Маргарита Рудольфовна. Катя, сидя в своей коморке была свидетелем многих и многих разговоров матери и невесты со Ждановым. Её всегда удивляло нежелание этих женщин слышать Андрея и его невозможность донести до них хоть какую-то свою мысль. Как можно так относиться к родному человеку?! Она особенно не понимала такого отношения к Андрею самых близких, казалось, для него женщин.

У Кати в семье, несмотря на командирские замашки отца, всегда царила атмосфера любви и чуткого отношения друг к другу. И эту атмосферу тепла и понимания создавала именно женщина. Катя видела, понимала и считала всегда единственно правильным, что мама, казавшаяся с первого взгляда мягкой и податливой, умело уводила разговор в нужное русло и смягчала слишком уж раскомандовавшегося отца. Мама, отец, Катя и Колька, который давно стал членом их маленькой семьи, всегда старались внимательно выслушать, понять друг друга и от всей души предложить поддержку и, конечно, помочь всем, чем могли.

— Пум! — сказало оно вдруг звонким и веселым голоском и выбросило пулю на землю.

Джузеппе так и замер от удивления. Подобрал пулю, повертел ее в руках — пуля как пуля! Потом осмотрел ружье — ружье как ружье! И все‑таки оно не выстрелило, как все нормальные ружья, а звонко и весело произнесло «Пум!». Джузеппе даже в дуло заглянул, да только разве может там кто‑нибудь спрятаться?! Никого там, конечно, не оказалось.

— Мама была уверена, что точно знает, какие женщины могут мне нравится. Одного не учла мама, и даже её женская интуиция подвела на этот раз. Она не учла ТЕБЯ, родная девочка. Забыла моя мамочка, что у мальчика, кроме глаз, есть и душа и сердце. А они-то, душа и сердце, как раз все время оставались пустыми, не занятыми никакими искуственно сотворенными красотками. Мои душа и сердце требовали не котелка, нарисованного на куске холста, пусть даже и очень хорошо нарисованного. Они томились по настоящему, по котелку, наполненному чем-то вкусным и чудесно пахнущим. А когда я вкусил из этого котелка, то не смог остановиться! А когда за этим котелком обнаружилась еще и дверца… Дверца, которая привела меня в волшебную страну, дверца, которая привела меня к тебе в ту, первую НАШУ ночь… М-м-м-мм!… А потом… во вторую НАШУ ночь, я обнаружил за этой дверцей еще и красивый чудесный волшебный театр! Я ПРО-ПА-Л-Л! Катюша, правда! Я ПРО-ПА-Л-Л! Я пропал тогда, пропал, утонул в тебе… в твоей нежности, в твоей открытости, в твоей любви. Любви без условий и условностей! Я был так счастлив! Так полон, так настоящ! Но… но… опять слаб…

«Что же делать? Мама ждет, что я принесу с охоты зайца. У сестры свадьба, нужно приготовить праздничный обед…»

Многие в компании относились к Кате с некоторой брезгливостью, но она, давно привыкшая к такому, не обращала внимание на насмешливые и непонимающие взгляды. Но пренебрежительное отношение к ней матери Андрея и откровенно неприязненное насмешливое отношение Киры причиняли девушке сильную боль. Каждый раз как-бы отрезвляли, лишний раз убеждали в невозможности и превращали в утопию мечты об их с Андреем любви. Катя и сейчас думала, что если ей с Андреем удасться возродить любовь и понимание, Маргарита и Кира будут противиться и мешать изо всех сил. Это и пугало. Это и останавливало. Это и лишало надежду на счастье права на существование.

 — Да-а-а… Свадьба… свадьба… свадьба… — Андрей задумался над своим следующим комментарием, но ничего оригинального в голову не пришло, — он продолжил читать.

Едва Джузеппе успел подумать это, как вдруг снова увидел зайца. Только оказалось, это зайчиха, потому что на голове у нее была свадебная фата с цветами и шла она скромно потупившись, мелко перебирая лапками.

Вот так раз! — удивился Джузеппе, — Зайчиха тоже выходит замуж! Придется мне, видимо, поискать фазана.

— Ведь я сам оказался тем свадебным фазаном, не находишь, Кать? И вот к чему все привело… Глупое мальчишеское бахвальство и никому не нужное (поддерживаемое только мной и Сашкой) соперничество вновь помешали мне! И, как и раньше, послушный мамин мальчик не пожелал сталкиваться с трудностями, уступил и пустил все на самотек. Пропитанный соусом фальшивых бутафорских обязательств, я крутился на шампуре самообмана и лжи, чтобы «дойти» до нужной кондиции, приобрести ту самую золотистую корочку гламурности, что должна была соответствовать моему статусу. Статусу, который возвели в разряд религии люди, совершенно мне не интересные. А с некоторого времени моя мама и, конечно, Кира очень стараются соответствовать, не быть чуждыми, тому уровню глянцевости, который придает вес человеку, почитаемому БМТ (большой московской тусовской).

Поверь, я уже много-много раз пожалел о том, что пошел у них на поводу, пошел против себя, своего Я. Ведь я действительно не такой, ну… ты-то, надеюсь, знаешь… Но, на первый взгляд, небольшая слабость и небольшая уступка маминому и Ромкиному нажиму, стоили мне свмого дорогого — ТЫ, МОЕ СЧАСТЬЕ, покинула меня.

И он пошел дальше в лес. Двух шагов сделать не успел, как увидел фазана. Идет он себе по тропинке, нисколько никого не опасаясь, как в первый день охоты, когда фазаны еще не знают, что такое ружье.

— И когда я увидел, что тебя нет в коморке. Понял, что ты уехала и не захотела даже сообщить мне куда… Тогда я запил… Не думай, я не жалуюсь. Просто рассказываю об упущенных возможностях. И, как говорится, «из песни слов не выбросишь…», — Андрей вернулся к сказке.

Джузеппе прицелился, нажал на курок… И ружье снова сказало человеческим голосом: — Пам! Пам! — совсем как мальчуган, когда играет со своим деревянным ружьем. А пуля опять выпала из дула на землю, прямо на кучу красных муравьев. Перепугались муравьи и кинулись прятаться под сосну.

— И, однажды, я совсем потерялся без тебя… совершенно не смог собраться, не смог дотянуть до дома, еле дополз до какого-то бара… напился, как свинья, прости! И подрался — не помню с кем и из-за чего, но дрался я от души!.. Так хотелось болью физической хоть как-то заглушить боль душевную… не получилось… Ромка потом сказал мне, что это были боксеры и что их было трое… И Шестикова — ох уж эта Ленка! — позвонила Кире… Мне было так пусто… так бесконечно одиноко… И никакого знака от тебя, никакой надежды. А ведь я просил твоего Кольку… как просил… А он кремень, стоял за тебя насмерть! Молодец — не предал подругу! Не то, что я…

— Хорошенькое дельце! — рассердился Джузеппе, — Так я вернусь домой с пустыми руками!

У Кати зашлось сердце, она почувствовала такую боль… такую горечь: «Что же ты наделал, родной! Зачем ты полез в эту драку. Почему не подумал о родных, обо мне? Тебя же могли покалечить. Что бы я делала без тебя? Как бы жила, зная о твоей боли? Зачем сейчас ты разрываешь мне сердце! А ведь я чувствовала там, на яхте, что тебе плохо, что зовешь ты меня! Что же я за человек такой?! Неужели так очерствело моё сердце, неужели так далеко я способна зайти в своей мести-не мести?»

А фазан, услышав, как весело разговаривает ружье, бросился в заросли и вывел оттуда своих фазанят. Идут они цепочкой друг за другом, рады‑радешеньки, что отправились на прогулку. А следом за ними и мама‑фазаниха шествует — важная и довольная, будто первую премию получила.

— Еще бы, — проворчал Джузеппе, — Как ей не быть довольной! Ведь она уже замужем. А мне как быть — на кого теперь охотиться?!

— Кира вытащила меня, из того бара, обработала раны… И я… — ох, какой я безвольный и безхребетный! — опять поплыл по течению. По течению её и маминых планов и желаний. Я был так слаб тогда, что не смог сосредоточиться, не смог подумать о последствиях, не смог ни на что решиться. Покориться их воле и решению показалось единственным способом удержаться, не свалиться за грань.

Прости, прости меня, ласточка моя! Ты, такая маленькая хрупкая моя девочка, совершенно сломленная моим враньем, смогла сохранить достоинство и взять себя в руки, смогла подняться над моим предательством и найти в себе силы продолжать, продолжать жить.

А я… Я так привык опираться на тебя, что мои ноги, ставшие глинянными без тебя стали трещать и крошиться… Я так привык следовать за тобой, что мой внутренний буссоль* без тебя совершенно сбился с курса и ослеп… — Жданов горько усмехнулся, — видела бы ты меня тогда не узнала бы того успешного Андрея, что добивался тебя. Небритый с бегающим взглядом и в несвежей рубашке… Даже Ромка содрогался от моего вида. А когда я предстал перед родителями, они были в шоке. Все напомнило мне немую сцену из «Ревизора».

* Буссоль — точный компас, служащий для ориентирования, оборудованный устройством для визирования

Он снова старательно зарядил ружье и осмотрелся по сторонам. Кругом ни души. Только дрозд сидит на ветке. Сидит и посвистывает, словно подзадоривает: «Ну‑ка, подстрели меня! Попробуй!»

— Знаешь, а ведь Воропаев оказал мне неоценимую услугу, сослав на производство. Шум машин всегда успокаивал меня. Производство оказалось для меня «моим» — моим местом, моим ковриком для медитации и успокоения. Я наворачивал круги по цехам. Ты же знаешь — в движении мне лучше думается. Потихоньку-помаленьку втянулся в работу… Только работа оказалась способной отвлечь меня от пьянства и спасла мою печень… Только в работе я нашел лекарство от постоянной тоски и какое-то успокоение. И, знаешь, чем больше я втягивался в работу, узнавал и изучал заново производство, тем сильнее становилось желание стать действительно полезным компании. Я нашел свое место. Я вспомнил твои идеи по использованию рессурсов и начал применять их на практике. Опять ты помогла мне, моя маленькая умница.

Ну Джузеппе и выстрелил. Только ружье и в этот раз не послушалось его.

— Бах! — сказало оно, совсем как ребята, когда играют в разбойников, и даже еще хихикнуло тихонько. Дрозд засвистел еще веселее, словно говоря: «Обманули дурака на четыре кулака!»

— Так я и знал! — вздохнул Джузеппе, — Видно, сегодня ружье устроило забастовку.

— Я стал много думать, вспоминать, анализировать. Я понял, действительно понял почему ты ушла… Ушла, не пожелав поговорить со мной… Ты сломалась под неподъемной тяжестью той лжи, которую я без жалости сваливал на твои хрупкие плечики. И инструкция не была последней инстанцией в этом нагромождении жестокости и вранья. Я понял, что начав несправедливую игру с тобой, с твоими чувствами, я начал разрушать, в первую очередь, себя.

Знаешь, осознанно разрушая старое, мы все же надеемся построить на месте развалин что-то новое и лучшее. Но я, понимая низость своего поступка даже не надеялся на хорошее окончание нашей истории…

А ты… ты вопреки всем, и даже вопреки себе самой, сумела выстроить такой красивый волшебный дворец нашей любви! Я даже ослеп от его великолепия. А когда, презирая себя и понимая всю низость своего поступка, я все же решился войти в радушно распахнутые врата этого необыкновенного твоего творения, врата твоей души, вся шелуха слетела с меня.

Честно-честно! С тобой наедине я всегда был честен. Честен настолько, что сам себя стал бояться… А ты, моя девочка родная приняла это за плохую игру? Нет… нет… не отвечай, даже мысленно не отвечай! Нет это была не игра, это был трепет, трепет и совершенное неумение и незнание… Раболепие и трепет перед таким чистым открытым человечком, Катенькой моей. Ведь только моей, правда, родная? Я чувствовал себя совершенным подростком перед твоим, таким осознанным и взрослым чувством. Прости, любимая, меня дурака!… Прости! Я чувствовал себя слоном в посудной лавке! Лавке, наполненной тончайшим изысканным и редким фарфором. Я боялся сделать лишний шаг, и это выглядело очень неуклюже, правда?

— Ну, как ты поохотился? — спросила мать, когда Джузеппе вернулся домой.

— Хорошо поохотился, — ответил он, — Три веселенькие насмешки принес. Не знаю только, подойдут ли они к праздничному столу.

— Вот, наконец! Кажется и рассказал все, что хотел, да не успел тогда, на совете. Надеюсь, я не сильно расстроил тебя своими откровениями? Может они и не нужны тебе совсем, но поверь, мне это было очень нужно! Ты ведь не сердишься на меня, Катюша?

 В этот, последний перед отъездом вечер, Андрей обнажил перед Катей свою душу. Он, даже наедине с собой, давно уже не решался на такие откровения — слишком было больно, слишком было стыдно… Жданов надеялся, что к концу сегодняшнего сеанса самокопания Катюша наконец-то смягчится и заговорит. Но…

— Кать, меня не будет неделю, я очень постараюсь уложиться в более короткий срок. Позвони мне дней через пять… Хорошо, девочка? — и уже простонал в трубку, —  Ну почему же ты молчишь?.. Сжалься!.. Мне так плохо без тебя!..

Андрея вдруг охватили сомнения: «А вдруг я все эти дни говорю не с ней. Вдруг это какой-то маньяк играет со мной, обводит меня вокруг пальца, издевается, давая надежду. В первый раз ошибся номером, а потом из моих же рук получил мой домашний номер… Если это правда, я не переживу. Я не переживу еще одно крушение надежды! Боже! Молю! Пусть это будет Катя! Нет!!! Я не поддамся секундной слабости! Я ВЕРЮ! Я ЗНАЮ! ЭТО КАТЯ! КАТЯ МЕНЯ ЛЮБИТ! Вот приеду, и она позвонит и заговорит со мной! Жданов!!! Ведь ты мужчина! Не будь тряпкой! Не падай духом! РАДИ КАТИ! ТЫ ОБЯЗАН ВЕРИТЬ! Кто иначе сохранит и убережет вашу любовь?! Это твоя прерогатива, твой долг перед Катей, перед вашей любовью!»

Прерогати́ва, лат. В широком смысле — преимущественное право вообще; право кого-либо на какие-либо действия; преимущество, которым кто-либо обладает перед другими.

Катя молчала. Она всем сердцем рвалась к заново открывшемуся ей любимому человеку, но она не могла рисковать. Она очень хотела,.. но не могла, не могла дать шанс их с Андреем любви без полной уверенности в том, что он действительно сможет отстоять право на эту любовь перед матерью и бывшей невестой. Кате нужна была эта уверенность, убежденность в том, что Андрей не поддастся вновь влиянию этих женщин. Она, конечно, была готова поддержать любимого, но основная роль в этом противостоянии все равно должна была принадлежать ему, ему одному.

***

Катя позвонила Зорькину на мобильный около половины двенадцатого:

— Коля! Коля! Ответь уже! — Катя сгорала от нетерпения.

Наконец Зорькин поднял трубку:

— А-ле… — Сразу услышала, что он еще не покинул родительскую кухню.

Привычные звуки телевизора и вскрикивания — отец опять болеет за своих, стук посуды — мама все кашеварит. Кто же это все количество съесть может? Зорькина, конечно нельзя со счетов скидывать, но он сейчас все больше на работе.

— Коля! Ты меня слышишь? Что ты там делаешь так поздно?! Все ешь? Пожалей мою маму и свой желудок! Коля!!! Тебе что, уши хрустом от пережевывания маминых пирогов заложило?!!

— Да слышу я тебя, Пушкарева! С-лы-шу!

— Хватай телефон и дуй в мою комнату, разговор будет…

— Вот, опять не дала поесть, — Зорькин повернулся к Елене Александровне — теть Лен, выдайте мне боевой паёк, пожалуйста! Ваша дочь в бой рвется, а я страдай… — Коля, захватил поднос с пирожками и свежим морсом поплелся в Катину комнату.

Телефон успел позвонит только два раза, а Кате показалось, что она держит трубку уже сутки. Наконец Николай ответил.

— Слава, б-гу! Тебя только за смертью посылать! Еще не наелся, проглот?! Проглот — обжоpа.

— Ну, Пушкарева, что стряслось? Мишаня учудил что-то? А, нет вообще-то, нет — такого в жизнь не случится! — попробовал пошутить Зорькин.

— Коля, хватит хохмить! — взорвалась Катя.

— Ну, выкладывай, что за муха тебя укусила? Давно такой энергии не прослушивалось. Даже непривычно как-то, — усмехнулся Зорькин ничуть не проникшись волнами возбуждения, исходящими из трубки.

— Есть для тебя срочное поручение. С-ро-ч-но-е! Слышишь?! И сделать это нужно сейчас! Выйди в сквер и запиши номер таксофона, что стоит возле самой дальней от дома скамейки.

— Катька, что за шпионские штучки? — удивился Коля

— Делай и вопросов лишних не задавай! — прикрикнула на Николая Катя. От нетерпения и возбуждения она еле сдерживалась, чтобы не сорваться на визг.

«Что со мной происходит? Неужели совсем крыша поехала?! Да-а-а, Пушкарева, твое время пришло… Всё самовнушение, все желание начать новую жизнь разбились на осколки за считанные мгновения, полетели в тартарары. И от чего?!! От простого известия, что Андрея не будет в Москве неделю?! Да-а-а! Еще и Зорькин сегодня повыпендриваться решил на мою голову! Ну что за напасть!»

— Я тебе не робот! Что за дела, — пытался возмутиться Зорькин.

— Зорькин! Кончай ломаться — дуй пиши номер, скинь мне его СМС-кой и сразу домой, спатки. И утром на работе появись вовремя! Ты мне будешь нужен! Всё! До связи.

***

С утра в кабинете Зорькина зазвонил телефон.

— Дай мне номер твоего факса и прими его сам!!!!!! САМ, слышишь?! Не посылай за ним Светлану.

— Пушкарева, продолжаешь свои игры?! — Зорькин потрусил в свою приемную. Светланы на месте не было. «Опять в курилке засели. Начальство за порог, а они рады стараться!»

Факс принял без помех и удивился его лаконичности. Номер телефона, написанный Катиной рукой. «И это все? Да, стоило столько шума поднимать. Сбросила бы мэйлом или СМС-кой кому нужно, а-то устроила гонки по вертикали!»

— Как ты связываешься с Андреем в Лондоне?

— Звоню, шлю мэйлы, иногда факсы по необходимости.

— Позвони, предупреди о факсе и пошли эту записку. Важно, чтобы он лично принял этот факс, — Первым Катиным порывом было сделать короткую приписку «Буду ждать» к номеру телефона, но потом какое-то детское упрямство взыграло: «Если любит, должен узнать мой почерк — вот и тест на правдивость…»

— Так, Пушкарева, признавайся, что случилось? Что-то с лондонскими договорами не в порядке? Я что-то проглядел, не так просчитал, дал не те данные? — затораторил Зорькин.

По настоянию Кати он продолжал присылать ей еженедельные отчеты и документацию по НикаМоде и «ЗимаЛетто» и советовался по всем серьезным вопросам перед их представлением совету директоров. Весь этот разговор напомнил ему времена президентства Воропаева и его махинации по провалу такой удачной коллекции.

— Успокойся, Коля, к тебе и к «ЗимаЛетто» это не имеет никакого отношения! — успокоила, не в меру разволновавшегося друга, Катя, — Слушай дальше. Сегодня я приезжаю. Вернее, я уже на пути в аэропорт. Встретишь?

— За что такое счастье на нас свалилось?! И даже с неба? — дурачась запричитал Николай — Екатерина Валерьевна вы что головой стукнулись? Ты же летать боишься! Полгода упиралась, упиралась и вдруг!.. Что, упрямого мула вкусной морковочкой поманили? Жданова в Москве нет, можно не шифроваться? А, кстати, откуда ты знаешь, что его нет?

— Неважно. Остановлюсь у тебя. Родителям ничего не говори. Дома появляться я пока не собираюсь.

— Ну, точно! Совсем сдурела в своем Питере! Это что же, северная сырость мозги разъедает. Буду знать — в Питер надолго ни ногой, — продолжал глумиться Зорькин.

— Колечка? Коль? — голос Кати полился медом, — А ты, случайно, уже не того?..

— Что того?!

— От радости, что меня увидишь… с рельсов не съехал?

— Ну… Пушкарева!!! Ну ты совсем!!! — возмутился Николай и сразу перешел на деловой тон, — И долго ты собралась у меня квартировать?

— А что? У тебя кто-то появился? Я мешать буду?

-Да никто у меня не появился, — отмахнулся Коля, — Просто интересно, что за партию ты разыграть собралась. Учти, женихом твоим снова становиться я не собираюсь!

— Ладно, Коля, приеду — поговорим. Факс пошли!!! Смотри, не забудь! — завершила разговор Катя и повесила трубку.

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (7)

Следующая * Предыдущая

Звонок шестой

На следующий день Катя, конечно же, купила пол килограммовое ведерко любимого пломбира и в десять часов уже набирала знакомый номер.

После третьего звонка запыхавшийся Андрей подскочил к телефону и сразу выпалил:

— Здравствуй, девочка! Сегодня, как и обещал, я почитаю тебе вкусную сказку. Я купил нам целый килограмм мороженого, полкило пломбира для тебя и полкило моего любимого — шоколадного. Сейчас как раз размещал в морозилке твою порцию.

Девушка ничем не выдала своего присутствия. И Андрей, на свой страх и риск, решил подтолкнуть её:

— Знаешь, наши разговоры напоминают мне игры в прятки с малышами. Они закрывают ладошками глазки, а родители, держа их на руках, приговаривают «А где спряталась моя девочка?» А потом, к всеобщему удовольствию, ручки опускаются, глазки открываются и все кричат «Ах, вот и она! Нашлась!» Хочешь и мы поиграем? Зажмурь крепко-крепко свои глазки-вишенки. Где ты, моя Катенька? Ау! Я тебя ищу, я тебя жду!.. — Андрей сам зажмурился от своей наглости, — Молчишь… «Что ж, спасибо, что не бросила трубку…» — Обещаю, если дослушаешь сказку до конца, съем всё — за себя и за тебя! А хочешь, твою половину оставлю, а, Кать? А то, если съем все, заболе-ю-ю… буду дома с температурой валяться и некому будет за мной поухаживать, — Андрей громко вздохнул, придав голосу немного театральной трагичности: вдруг это все таки подтолкнет Катю и она, наконец, решится заговорить или, может, решится подать более ощутимый знак своего присутствия на другом конце линии, — Ну, что же… давай читать.

Дворец из мороженого

Однажды в Болонье на самой главной площади построили дворец из мороженого. И ребята сбегались сюда со всех концов города, чтобы полакомиться хоть немножко.

Крыша дворца была из взбитых сливок, дым, что поднимался над трубами, из фигурного сахара, а сами трубы — из цукатов. Все остальное было из мороженого: двери из мороженого, стены из мороженого, мебель из мороженого.

— Каким я был наивным. Правда, Катюша? Жил какими-то мечтами о «ЗимаЛетто»-вских Новых Васюках. Бежал к придуманной самим себе сказке, не продумывая все до конца, совершая ошибки и просчеты, бежал, не зная, куда может привести этот, выбранный наобум, путь. Надеялся на русский АВОСЬ. Думал что все пройдет само собой, само собой решится. А проблемы… проблемы с восходом солнца рассеются как ночной туман.

Один совсем маленький мальчик ухватился за ножку стола и стал уплетать ее. Потом он съел вторую ножку, третью, а когда расправился и с четвертой, то весь стол со всеми тарелками — а они были из самого лучшего, шоколадного мороженого — упал прямо на него…

— Наверное, ты смотрела на меня и думала: «Как такой взрослый дядька может решиться на такие откровенно авантюрные шаги?» Удивлялась, как я могу жить в нашей жестокой действительности в своем придуманном мире. Ты старалась предостеречь, удержать. Но я в своей самоуверенности мальчика-мажора в «что хочу — то возьму» наделал кучу ошибок и почти привел компанию к краху. Но все равно, ты поддержала меня, постаралась исправить мои ошибки и свести потери к минимуму, умница моя!

А городской стражник заметил вдруг, что во дворце подтаивает одно окно. Стекла его — из земляничного мороженого — розовыми ручейками стекали вниз.

— Бегите сюда! Быстрее бегите сюда! — позвал стражник ребят.

Все прибежали и стали лизать розовые ручейки — чтобы ни одна капля не пропала из этого поистине чудесного сооружения.

— Сначала я вообще не замечал, а потом принимал как должное и не ценил все то, что ты, Катюш, делала для меня. Прости, дурака слепого! Помнишь, ты сказала «не надо меня жалеть»,.. а ведь я и не жалел тебя… Честно! Не жалел, когда втягивал за собой в новые авантюры, а потом оставлял разбираться вместо себя с поставщиками. В эгоизме своем не замечал как это тяжело для тебя, Катенька. А потом… даже не осознал — почувствовал… В ту, нашу первую ночь, помнишь?.. Я вдруг понял, что боюсь ранить тебя, моя птичка. Ведь это я нуждался в твоей жалости, в твоей вере в меня, в твоей нежности. Поверь, я уже тогда глубоко внутри понимал, что ТЫ и только ТЫ мой самый родной, самый близкий человечек, самый понимающий и принимающий меня таким, какой я есть. Я знал, что могу доверить тебе свою жизнь. Как потом случилась вся ТА глупость, сам не понимаю. Ведь я не только тебя предал. Я предал самого себя… Знай, ты и сейчас моя ЕДИНСТВЕННАЯ! — Андрей даже онемел на несколько минут от собственной смелости. Голос никак не хотел восстанавливаться. «Только не бросай трубку, родная! Только не обрывай ниточку!..»

Его молитвы были услышаны — на другом конце линии не оборвалась гудками тишина… На другом конце линии Катя тоже застыла от такой, бьющей по нервам, откровенности.

«Слава б-гу, не отсоединилась! Солнце мое золотое, неужели ты смягчилась и готова выслушать мою исповедь? Я, конечно, постараюсь не испытывать твое терпение, но знай — Я СЧАСТЛИВ!!!»

А Кате сегодня не хотелось даже мысленно прерывать Андрея — ведь он своими дополнениями к сказке вызывал воспоминания об их самых счастливых днях. Она даже не злилась на него, как прежде. Сегодня воспоминания не приносили привычной боли.

Девушка слизывала с ложечки мороженое маленькими порциями и, прикрыв глаза, мгновение за мгновением, восстанавливала в памяти сладостные картинки прошлого.

Андрей перевел дыхание и продолжил читать:

— Кресло! Дайте мне кресло! — взмолилась вдруг какая‑то старушка, которая тоже пришла на площадь, но не могла протиснуться в толпе, — Дайте кресло бедной старушке! Помогите мне! Кресло, и, если можно, с ручками!…

Один очень отзывчивый пожарный сбегал во дворец и принес кресло из крем‑брюле, и бедная старушка ужасно обрадовалась и принялась прежде всего облизывать ручки кресла.

— Ты всегда была моим пожарным, всегда оставалась на страже, всегда успевала затушить, грозящий разростись из разлетающихся искр моей глупости пожар. Я так тебе благодарен! Нет… не то! Я счастлив, что пересеклись наши пути. Я счастлив, что ты пришла в «ЗимаЛетто». Я счастлив, что принял тебя на работу! И, вообще, я счастлив ТОЛЬКО РЯДОМ с ТОБОЙ и ТОЛЬКО с ТОБОЙ!

Да, это был большой день в Болонье. Настоящий праздник! По приказу докторов ни у кого не болели животики.

«Родная, любимая девочка! Молю, подари мне маленький праздник — заговори со мной!»

И до сих пор, когда ребята просят купить вторую порцию мороженого, родители вздыхают:

— Ах, дружок, тебе надо купить, наверное, целый дворец из мороженого, вроде того, что был в Болонье, вот тогда ты, может быть, будешь доволен!

— Я готов на все для тебя! Я куплю тебе столько мороженого, сколько пожелаешь, а потом укутаю горлышко твоим любимым длиннющим шарфом, чтобы ты не простудилась и не заболела. Ведь я не хочу навредить тебе, даже твоим любимым пломбиром. Правда! Я ведь поклялся оберегать тебя. И, поверь, клятву эту я ни за что не нарушу!

«Как мне хочется, чтобы ты сидела рядом со мной на диване возле камина и я кормил бы тебя с ложечки. Потом поцеловал бы и почувствовал вкус мороженого на твоих губках.»

— Знаешь, мне очень приятно быть твоим сказочником. Спасибо за доверие. И еще — спасибо тебе за чудесную сказку, что ты подарила мне в нашу первую ночь. Поверь, я помню каждое движение, каждый вздох, каждое слово. Мне очень дороги эти воспоминания…

«Мне тоже, мой родной! Сегодня во сне я тоже вернусь во времени туда, в ту ночь. Я еще и еще раз буду возвращаться к тем, ставшим и для меня сказочными, мгновениям. Мгновениям нашей нежности и моей любви.»

— Спокойной ночи, любимая! Ты мне обязательно приснишься сегодня с замазанным мороженым ротиком, знай это!

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (6)

Следующая * Предыдущая

Звонок пятый

Вечерние звонки стали наркотиком. Ни Андрей, ни Катя уже не могли представить себе, как они обходились раньше без этих сказок на ночь. Каждый в этой игре выбрал себе роль: Андрей стал рассказчиком, Катя — безмолвным слушателем.

Они очень комфортно чувствовали себя в этом придуманном сказочном мире. Мире, который с каждым комментарием Андрея, начал наполняться знакомыми образами, воспоминаниями и ощущениями. Мире, который разрастаясь и обогащаясь невысказанными вслух ремарками, стал приближать их к настоящей невыдуманной жизни. Каждый следующий звонок все больше и больше наполнялся магнетизмом и пониманием простой истины — Катино молчание не может длиться бесконечно и односторонние повествования Андрея должны вскоре закончиться.

Не может и не сможет существовать в любви вечный МОНОЛОГ! ОН, как никакое другое чувство, требует подпитки надеждой и верой в счастье, ОН обязан стать ДИАЛОГОМ — ведь только так сможет возродиться из руин непонимания и обид их любовь.

— Катюш, я вчера рассказывал тебе, что мой НОС удостоился обсуждения в коридорах «ЗимаЛетто». Вот и сказку подходящую нашел. Раз я сам из кабинета носа не кажу, то хоть его (нос) погулять пошлю…

Как убежал нос

Синьор Гоголь рассказал как‑то историю об одном носе, который катался по Невскому проспекту в коляске и проделывал невероятные вещи.

— Надо же! Прям русский Нострадамус! Мише́ль де Нострда́м, Нострада́мус (1503-1566) — французский астролог, врач, фармацевт и алхимик, знаменитый своими пророчествами И как он предсказал мои шатания по Питеру?! — решился на откровенность Андрей, — Правда я был не в коляске, а в джипе, но сути дела это не меняет.

Такой же нос проказничал однажды в Лавено, на озере Лаго Маджоре.

«Андрей был в Питере… Что он здесь делал? Неужели искал меня?!! — Катя боялась поверить, что это может быть правдой, — Нет, наверное в командировку приезжал!..»

— Ну,.. до совсем невероятных вещей я не дошел… А вот по парапету на набережной прогулялся! Знаешь как здорово! Ощущение полета!

«Ненормальный! А  если бы свалился! Я бы не выжила! Хорошо, что я только сейчас об этом узнала, а то бы оббегала всю набережную! Никогда, слышишь, никогда не пугай меня так! — Сердце неприятно сжалось и Катя судорожно в голос вздохнула… Спохватилась… — Ой, тише, он же мог услышать! Глупая, ну и чего же я боюсь. Ведь Андрей давно догадался, кто ему звонит. Нет, все равно приятно звонить вот так, анонимно. Он вдруг кажется совсем другим, правдивым, открытым… Где ты был ТАКОЙ? Или был? А я, прикрывшись своим упрямством, не увидела, не почувствовала, опять сбежала?»

Андрей, конечно, услышал ЕЁ вздох. Разве мог он пропустить хоть малейший знак! Но виду не подал. Губы растянулись в счастливой улыбке.

«Волнуется, девочка моя. Волнуется за меня, значит питает нежные чувства… А может и любовь еще жива?.. Хорошо, что Катюша сейчас на расстоянии — не выдержал бы! Прижал бы к себе крепко-крепко, мою такую милую сладкую нежную, зацеловал бы до потери сознания!

Вот-вот, Жданов! Вот это и отталкивает Катеньку — твои непредсказуемые порывы! А ведь когда-то, в заплетенно-косичковый период, она с радостью ловила малейшие проявления моей нежности и любви и принимала и понимала любым… Как много потерял… сколько недодал… понимания, заботы, нежности, любви, веры… Ведь не убежала бы… и не бежала бы, если бы была уверена в моих чувствах, в открытости, в честности, в правдивости слов и поступков. А что мешало? Страх оказаться непонятым и даже осмеянным. КЕМ? Не хватило твердости и решительности встать и развязать все ненужные узлы и узелки ставших тяготить отношений. С КЕМ? Боязнь обидеть, задеть… КОГО? Ведь сам говорил, что Кира сильная. А Катя… Катя тоже оказалась сильной. А сильной ли? Нет, хрупкой, ранимой. И как сумела выстоять?! Ведь знал, знал, с каким трудом собрала себя после истории с Денисом!.. Растоптал, разрушил все самое светлой, что случилось в моей пустой жизни. Другие не поймут… Да какое дело до других!!! Я и КАТЮША — вот весь мой мир, вся моя жизнь. А сейчас, без девочки любимой, лучше мне?! — только робот… робот… робот… Ты молодец, Катюша, умела подняться, собралась и показала всем им! А наши растерзанные души мы вылечим, я теперь уверен! Верь мне, любимая!»

Пауза затянулась… Спохватившись, Андрей продолжил:

Однажды утром синьор, который жил напротив причала, встал и пошел в ванную комнату. Он собирался побриться, но, взглянув в зеркало, вдруг закричал не своим голосом:

— На помощь! Спасите! Мой нос!…

На лице у него не было носа. Вместо него осталось ровное, гладкое место. Синьор, в чем был, выбежал на балкон как раз вовремя, чтобы увидеть, что его нос выходит на улицу и быстро направляется к причалу.

— Стой! Стой! — закричал синьор, — Мой нос! Хватайте его! Держите его!

Люди смотрели на балкон и смеялись:

— Нос украли, а лысину забыли?! Нехорошо, ай, как нехорошо!

«Так и ты, Катюша, убежала от меня. Вот уже второй раз…»

Синьору оставалось только одно — выбежать на улицу и пуститься в погоню за беглецом. К лицу он прижимал платок, словно у него был сильный насморк. К сожалению, на причал он примчался, когда паром уже отошел.

«…А я, как и в первый раз, не смог тебя остановить…»

Тогда синьор отважно бросился в воду и поплыл вдогонку за ним. А пассажиры и туристы кричали ему что было мочи:

— Давай! Давай! Жми!

Но паром уже набрал скорость, и у капитана не было ни малейшего желания возвращаться ради какого‑то опоздавшего пассажира.

«…Как и в первый раз, я опоздал всего-на ничего и не застал уже никого… — Андрей ухмыльнулся, — Вот какой каламбур случился. Как и моя жизнь без тебя, Катюша, сплошная неразбериха — сплошной каламбур, что выскакивает ни к селу ни к городу!»

— Подожди следующего парома! — крикнул ему один моряк, — Он ходит каждые полчаса.

«Как и в первый раз, нашлись благожелатели, отговариватели… Рома, мама, Кира… Почему они все никак не поймут меня, вроде близкие люди, вроде должны знать и понимать меня как никто… А, оказывается, только ТЫ, только ТЫ, Катюша, способна по-настоящему понять меня! Но в этот раз я не поддамся, я стал сильным, я уверен, уверен на тысячу тысяч процентов, что мне нужна только ты. Только ТЫ, слышишь? Чувствуешь?!»

Синьор страшно огорчился и направился обратно к берегу, как вдруг увидел, что его нос плывет по озеру на своем плаще.

— Ах вот как?! Значит, ты только притворился, будто хочешь сесть на паром! — закричал синьор.

Нос невозмутимо продолжал смотреть вперед, словно старый морской волк, и даже ухом не повел. Плащ медленно, будто медуза, покачивался на волнах.

— Да куда же ты? — в отчаянии закричал синьор.

Нос не удостоил его ответом, и несчастному синьору пришлось вернуться на берег.

«Да, ты меня понимаешь как никто другой, но и простить и оправдать для себя мои идиотские проступки никак не можешь… Вот и делаешь вид, что равнодушна, что тебе нет до меня никакого дела. Но ты забываешь, любовь моя, что я читал твой дневник. И я понимаю и принимаю все твои колебания. Из-за меня ты так страдала! Нет и не будет мне прощения. Но я все-же жду его от тебя… Наверное я идиот, нет осел… Но я верю — ты ненавидишь меня, потому-что любишь. А любя можно… нет, просто НЕОБХОДИМО простить МЕНЯ и жить дальше… СО МНОЙ!»

Пробравшись сквозь толпу любопытных, он пошел домой. Поднявшись к себе, он заперся, велел служанке никого не пускать к нему, сел перед зеркалом и принялся рассматривать гладкое ровное место, которое осталось у него вместо носа.

«Знай, что я, как и ты, считал дни, часы, минуты, секунды до встречи с тобой в тот длиню-ю-ю-щий командировочный месяц. И сейчас, я считаю, считаю часы моей жизни БЕЗ ТЕБЯ, потерянные нами часы… Ведь если бы ты поверила счастливее меня не было бы человека на Земле! Я ведь ВЕСЬ для тебя! ВСЕГДА для тебя! ВСЁ для тебя! ТОЛЬКО для тебя! Служил бы, оберегал бы, обожал бы… каждую твою частичку, каждый твой вздох!»

А спустя несколько дней один рыбак из Ранко, выбирая свои сети, обнаружил в них беглеца, утонувшего посреди озера, потому что плащ его был слишком дырявым. Рыбак решил отнести нос на базар в Лавено.

«Я тону без тебя, любимый мой! Изо всех сих барахтаюсь, чтобы как-то продержаться над болотом повседневности и не захлебнуться жуткой депрессией. У меня это очень плохо получается, держусь из последних сил. Приди, спаси меня! Ведь гордыня никак не отпустит и тянет камнем на дно… Я ужасно боюсь!.. Боюсь своего неверия, боюсь, что снова предашь. Почти верю тебе, но все равно боюсь! Но в боязни своей знаю, что только ТЫ, только ТЫ, сердце моё, способен на чудо. Потому и не хватаюсь за соломинку, что протягивает мне Миша. Знаю, не спасет меня она. Приди, родной! Приди и протяни руку, вытащи из этой холодной трясины, обними покрепче, согрей! Ведь только в твоих объятиях я чувствую, я дышу полной грудью, я живу!»

— Вот ведь какой рачительный хозяин! Выгоды своей не упустит. Сразу просек, что тут можно хорошо заработать! — Андрей задумался, — Знаешь, Кать, я ведь тоже сейчас ничего просто так не делаю, все досконально проверяю. А раньше, помнишь, всю энергию на ненужную борьбу с Сашенькой тратил, все доказать что-то стремился. Мальчишка! Я повзрослел, Катюш. Честно! Ну, ты и сама, наверное успела заметить, что «процесс пошел»… Сейчас ты и не узнаешь меня. Таким серьёзным и жестким бизнесмЭном я стал, что сам себе удивляюсь! «Меня не мешало бы смягчить немного, а, Кать? Так нежности твоей не хватает. Чтобы ручку на лоб положила и успокоила. Как быстро проходит головная боль и напряжение с прикосновениями твоих пальчиков!»

Служанка синьора в тот день тоже отправилась на базар за рыбой. Там она и увидела хозяйский нос. Он гордо красовался среди линей и щук.

— Да ведь это же нос моего хозяина! — испугалась служанка, а потом сразу же сообразила: — Дайте мне его сюда, я отнесу домой!

— Чей это нос — меня не касается! — заявил рыбак, — Я его выловил, я его и продаю.

«Как Мишенька? Увез тебя от меня и радуется?! Удушил бы, гада сладкоголосого! Ну за что он свалился на нашу голову?! Ведь и тебе он ни к чему… я уверен! А друг у тебя уже есть — Зорькин. Знаешь, я с ним смирился уже, даже согласен на ваши уединения и перешептывания. Я даже разрешу ему иногда тебя обнять и поцеловать… но только в щечку, Кать! И при условии, что я потом это место хорошо мылом отмою и заново зацелую! Потому что только следы моих поцелуев должны быть на твоей нежной коже!»

 За сколько?

— На вес золота, разумеется! Это ведь нос, не рыбешка какая‑нибудь!

Служанка побежала домой и рассказала все хозяину.

— Дай ему все, что он попросит! Я хочу, чтобы мой нос вернулся на место! — в отчаянии закричал синьор.

«А ведь Ромка твой адрес узнал, паразит. Подсунул мне — вину свою чувствует. Но ведь нет уже его вины, правда, Кать? Все теперь только между мной и тобой. И ты у меня не на вес золота — ты намного-намного больше! Все сокровища мира готов за тебя отдать!»

Служанка быстро подсчитала, что нужно страшно много денег, потому что нос был довольно большой, надо было триста ужасных тысяч и тринадцать девятищ с половинкой. Чтобы собрать столько денег, ей пришлось даже продать свои сережки. Но она очень любила своего хозяина и поэтому без сожаления распрощалась с ними.

Служанка купила нос, завернула в платок и принесла хозяину.

— Ты тоже для меня столько сделала! Спасибо, Катенька! Спасибо, госпожа президент! Только благодаря тебе компания выжила! И нет слов, которые могут выразить мою благодарность и преклонение перед тобой! Все тебя очень любят и помнят. Очень хотят увидеть или хотя-бы услышать. Кать, девчонкам может позвонишь? А, впрочем, как знаешь…

Нос спокойно позволил принести себя домой и даже нисколько не возмутился, когда хозяин осторожно взял его дрожащими руками за кончик.

— Отчего же ты убежал, глупенький? Что я тебе такого сделал? — спросил синьор.

«Милая, я сделал, сделал… знаю, понял, осознал, каюсь — каждую секундочку каюсь. Но ведь ты сама сказала, что простила?! Осталось только чуть-чуть поверить! Пожалуйста, молю!»

Нос посмотрел на него искоса, недовольно поморщился и сказал:

— Знаешь, если хочешь, чтобы я оставался на месте, не ковыряй больше пальцем в носу. Или стриги, по крайней мере ногти!

— Вот и эта сказка закончилась… Кать, я вспоминаю как ты Сашеньку осадила на том, первом, собрании после Египта. Тоже искоса посмотрела и носик сморщила. Ой, извини, извини, только похвалился своей серьезностью, и вот, опять мальчишка пробивается, — и игриво заметил Жданов, — Твое влияние! Мне так легко с тобой! Как и раньше — способен горы свернуть! «А с тобой, как с хрустальной вазой обращаться буду. Только вернись ко мне!»

Катя легонько обвела пальчиком трубку, словно щеку Андрея погладила. «Как я люблю ТОГО мальчишку! Как я люблю ЕГО улыбку! Знал бы ты, любимый, как часто я вижу её во сне. Ту твою улыбку, в которую я влюбилась, еще не зная кто ты!»

— Кать, ты же знаешь… Несмотря на внушительные размеры моего, ставшего таким знаменитым НОСА, я не очень люблю совать ЕГО не в свое дело. Но как-то так случилось, что я слышал, как вы говорили с подружками о мороженом. Ты сказала, что любишь пломбир, правильно? А я — шоколадное…

Катюш, у меня к тебе просьба… Ничего криминального, поверь!.. Купи себе завтра своё любимое мороженое. Мы будем читать «Вкусную сказку»… и лакомиться!

И… спокойной ночи, Катенька? — Андрей разрешил себе небольшую вольность, прошептал еле слышно, — Пусть Оле-Лукойе раскроет над тобой свой цветной зонт, малышка!

«И тебе, любимый, спокойного сна! Ты мне приснишься?»

«Я обязательно прийду к тебе во сне, девочка любимая, удостовериться, что все хорошо!»

????? ???-?????? ???????? ??? ????? ???? ??????? ????, ???????!

Так и случилось.

Катя увидела во сне цветной луг с диковинными цветами. Цветы колыхались под порывами теплого ветерка и издавали чудесные ароматы. И Андрей приближался к ней с огромным букетом…

Андрей же уснул почти мгновенно и спал без сновидений, только чувствовал будто легкий ветерок с незабываемым, чудесным, только Катиным фруктовым ароматом ласкает его лицо.

Следующая * Предыдущая

Сказки по телефону. (5)

СледующаяПредыдущая

Звонок четвертый

Снова долгожданный вечер. Ожидание… И звонок, по пунктуальности не уступающий Кремлевским курантам.

— Здравствуй, Катенька… Кать?.. Тебе понравилась первая сказка? Знаешь, я решил читать их не по-порядку. А выбирать те, что у меня ассоциируются с чем-то или кем-то нам знакомым. Хорошо? Молчишь… Надеюсь, ты согласна со мной. Усаживайся поудобней, укутайся потеплее. Сегодня я выбрал сказку… а впрочем ты сама догадаешься о ком она… Начнем читать?

Женщина, которая считала «апчхи!»

В Гавирате жила одна женщина, которая целыми днями только и делала, что считала, кто сколько раз чихнет, а потом рассказывала об этом своим приятельницам, и они вместе долго судачили про эти «апчхи!»

Ему показалось, что на том конце провода Катя усмехнулась… или это помехи сети?..

— Узнала?.. Ты же умница… — Андрей еще очень хотел добавить «у меня», но побоялся навязываться и разорвать пока еще тоненькую, связывающую его с любимой, нить.

— Аптекарь чихнул семь раз! — рассказывала женщина.

— He может быть!

— Клянусь вам! И пусть у меня отвалится нос, если я говорю неправду! Он чихнул все семь раз ровно за пять минут до того, как пробило полдень!

Они долго обсуждали это событие и наконец пришли к выводу, что аптекарь подливает воду в касторку.

— Вот только сегодня подловил на рецепшине весь дружный секретариат за очередной разборкой сериала про палача и душегуба Жданова, представляешь! И как им не надоест!

А он, президент «ЗимаЛетто», вроде и повода давно уже не дает… Живет самой наискучнейшей на свете жизнью — дом-фирма-дом… Иногда выезжает на деловые встречи, но тут же возвращается на проложенные в душе рельсы…

Приходит на работу раньше всех, уходит позже всех. Только Мария и Шурочка имеют доступ в кабинет президента, да и то, больше общаются с ним по селектору. Совещания директоров проводит коротко и только по делу, никаких лирических отступлений — пресекаются на корню. Остальных работников видит только, если случайно встречаются по дороге к лифту. Даже Кира и Милко не осмеливаются потревожить Андрея в его добровольно избранном отшельничестве. Все решают сами или передают через секретарей.

«Но все-же сегодня Женсовет говорил обо мне, поклясться готов!.. Неужели уловили флюиды счастья, охватившего меня?!! Ведь я еще и сам не понял, не распробовал это сладкое чувство! Неужели они так чувствительны к малейшим движениям моей души? Нет, быть такого не может!»

— А священник чихнул четырнадцать раз! — продолжала рассказывать женщина, вся красная от волнения.

— Ты не ошиблась?

— Пусть у меня отвалится нос, если он чихнул хоть одним разом меньше!

— Боже, что станет с миром, если и дальше так пойдет!

«Катенька, родная, как же я хочу, чтобы мои надежды не оказались миражем в пустыне. Как я надеюсь, что ты, наконец, решила открыться и поверить мне! Поверь, Солнышко мое, ужасно зябко и холодно без тебя! Я не могу сам справиться со скованной льдом душой и, как Кай, жду свою Герду… Приди, родная, молю!»

Они снова долго судачили и пришли к выводу, что священник слишком много наливает масла себе в салат.

«Киру тоже не пообсуждаешь. Она как приходит на работу, так из кабинета до обеда и не выходит. Послеобеденное время все больше проводит в рейдах по проверке магазинов компании и оттуда на работу уже не возвращается. Не пытается возродить даже видимость хоть каких-то отношений.»

— Да, компанию даже трудно представить без заседаний Женсовета в курилке. Это стало нашей визитной карточкой! «Где секретари — так в своем зале заседаний!» Помнишь, Катюш, эти заседания? Дамочки умудрялись сломить даже твое железное сопротивление и вытаскивали на решение свалившихся на их дружный коллектив проблем. Интересно, как они умеют раздуть из вопросика ВОПРОСИЩЕ! Расфилософствовался я что-то, наверное занудил тебя… давай читать дальше. Та-а-а-к, где мы остановились?

А Катя, прислушивалась, наслаждаясь глубоким баритоном любимого и удивлялась: откуда у Андрея, довольно косноязычного в обыденной жизни, берутся такие слова, возникают образы, выстраиваются стройные предложения и даже целые обзацы. «Неужели он настолько изменился?»

Вспомнилось ей, что несколько открыток было написано иным, явно не Малиновского, стилем… Эти открытки ей особенно нравились, были её любимыми. Катя, несмотря на боль и неверие, часто вспоминала написанное в них.

«Дорогая моя милая Катя. Опять пишу тебе, чтобы сказать как я скучаю. В последнее время я особенно скучаю по твоей улыбке…»

«…я снова поверил, что ты по-прежнему меня любишь… а значит жизнь продолжается. Ведь это самое главное в моей жизни — это обнимать тебя… чувствовать тебя… знать, что ТЫ принадлежишь МНЕ, а Я ТЕБЕ… …Я все время думаю о тебе.»

«…Я готов на все, лишь бы ты была со мной. ТЫ, а не Кира, женщина моей жизни. Хорошо, что я вовремя это понял… …Ты перевернула мою жизнь. Я стал другим человеком. Если бы не ты, я бы никогда не узнал, что способен любить так сильно! ТЕБЯ любить, Катя… только ТЕБЯ!»

Вспоминая такие волнующие и проникновенные признания, Катя начинала верить и надеяться, что Андрей говорил правду о своей любви и что не все в их отношениях было ложью.

«Наверное я ему все-таки нравилась, совсем чуть-чуть… и может, со временем эта симпатия усилилась и Андрей, действительно очень ко мне привязался.»

Поверить, что блистательный Жданов без памяти влюбился в серую мышь Пушкареву Катя до сих пор до конца не могла… В памяти всплывали слова, брошенные Кирой: «Посмотрите на себя… Кто вы и кто ОН! ОН ТАКОЙ… ТАКОЙ!..».

Но ведь она, Катя Пушкарева — серая мышь, обитающая в коморке, стала другой. Благодаря Юлианне она изменилась внешне, превратилась в преуспевающую бизнес-вумен. И спасибо Андрею, он тоже многое сделал для её профессионального роста. Ведь Жданов никогда не стеснялся её вида, представляя деловым партнерам. Гордился её успехами на переговорах с клиентами и поставщиками. Был по-настоящему счастлив, когда они заключали удачную сделку. Благодарил от всей души, иногда даже слишком эмоционально, что приводило Катю в замешательство.

Все правильно, но глубоко внутри все равно живет та Катя, умненькая странная маленькая секретарша Жданова с тоненькими косичками и огромными круглыми очками. И только любовь (или иллюзия любви) Андрея способна окончательно переродить её. И это уже даже не подвергается сомнению!

Стена, которую она выстроила между собой и Андреем, показалась вдруг простым нагромождением мусора из недопониманий, недоразумений, ошибок и мелочных обид. Такая стена оказалась не способной устоять перед шквалом нежности и любви, обрушившимся на неё из обычной телефонной трубки. С каждым звонком эта стена становилась все призрачней, ей осталось совсем немного до полного крушения…

А Андрей продолжал читать:

Однажды эта женщина и ее приятельницы (а их было больше, чем дней в неделе) спрятались под окнами синьора Делио, чтобы пошпионить за ним. Но синьор Делио и не думал чихать — он не нюхал табака и не был простужен.

— Ни разу не чихнул! — огорчилась женщина, которая считала «апчхи!», — Должно быть, тут‑то и зарыта собака!

— Конечно! — поддержали ее приятельницы.

— Вот Зорькин… Но и он поводов для обсуждений не дает. Носится со своей Вики…

Викуся под Колиным крылышком поутихла… Не шумит, не скандалит. Зорькин все-таки прибрал её к рукам, окрутил, как говорится, финансовыми путами. Жизнь на широкую ногу Коля ей не обеспечивает, но и голодной, с неоплаченными счетами не оставляет. ФинДир «НикаМоды», а потом и «ЗимаЛетто», после твоего отъезда устроил своей красотке экономический ликбез, четко расписал её возможности и соразмерил их с Викусиными возможностями.

«Но каков партизан, этот Зорькин! О Кате ни словечка ни полсловечка из него не вытянешь! Даже Женсовету этого сделать не удается!»

Синьор Делио услышал их разговор. Он взял молотого перца, насыпал его в пульверизатор и незаметно обсыпал сверху сплетниц, что притаились у него под окном.

— Апчхи! — чихнула женщина, которая считала «апчхи!».

— Апчхи! Апчхи! — стали чихать ее приятельницы и никак не могли остановиться.

— Я чихнула больше, чем вы! — заявила вдруг женщина, которая считала «апчхи!».

— Нет, мы чихнули больше! — закричали приятельницы.

Тут женщины вцепились друг другу в волосы и давай колошматить одна другую. Платья на них порвались, и у каждой оказалось по выбитому зубу.

— Нет, наши не такие, но ведь это сказка и не совсем о них! Они кого угодно друг за друга порвут. Помнишь, как на Викусю ополчились, когда она на тебя в курилке напала? Даже увольняться собрались дружно… Д-а-а-а, дамочки у нас боевые!

С тех пор женщина, которая считала «апчхи!», перестала разговаривать со своими приятельницами. Она купила себе записную книжку с карандашом и стала ходить одна‑одинешенька. Каждое «апчхи!» она отмечала в записной книжке плюсиком.

— Я специально никогда не прислушиваюсь к разговорам в коридорах, клянусь, — Андрей поднял руку ладонью наверх, — Но ты же знаешь какая у нас аккустика, а прятаться и шифроваться наши дамы совсем перестали. Неужели я так им попустительствую?! Так вот, знаешь что еще стало темой последних обсуждений? Никогда не догадаешься! Мой НОС!!! Что, спрашивается мой нос им помешал?! Ты тоже считаешь, что он слишком большой? Только и слышу по углам «глазищи и нос…. глазищи и нос….», — Андрей театрально вздохнул, — Это все мама. В последний свой визит на все «ЗимаЛетто» раскричалась, что я неправильно питаюсь и от меня скоро только глазищи и нос останутся.

«Нет, Андрюшенька, у тебя очень даже красивый нос. Как мне нравилось, когда ты терся им о мой!» — Катя тихонечко мечтательно вздохнула.

Андрей продолжал:

— Вот, пускай после этого родителей на работу. Они с отцом вроде в дела фирмы и не вмешиваются, но как по часам являются открывать и закрывать неделю. Теперь субботние и воскресные семейные обеды втроем стали обязательной программой, а я по булочкам твоей мамы скучаю… Помнишь, как допоздна засиживались на работе и чай с булочками попивали — к-р-а-с-о-т-а! Кать, ты бы Зорькину сказала, чтоб поделился… А-то сам, небось в своем кабинете втихоря жует! Сейчас родители в Лондоне. Думал, что надолго уедут, и я смогу никуда в законные выходные не вылезать из своей берлоги. Но нет… только какие-то контракты дозаключать и какие-то дела финансовые утрясти. Мать вообще заявила, что они о переезде домой серьезно задумались и отец подтвердил. Ну вот, разнюнился! Давай дочитаю, ведь так и нить сказки потерять можно… А ведь концовка — самое интересное! Несколько строчек осталось…

Когда она умерла и люди нашли ее записную книжку, заполненную плюсиками, они удивились:

— Смотрите, должно быть, она отмечала этими плюсиками все свои добрые дела! Как же много добра она сделала людям! Уж если она не попадет в рай, то нас туда и подавно не пустят!

— Ну, это перебор… Не нравится мне такая концовка! Никто не умрет! Давай свою, счастливую, придумаем, а потом варианты сравним.

Вспоминаю, как девицы наши отчет из лап Ларика вырвать помогли… — расцеловал бы всех! Помнишь какая физиономия у Сашки была, когда ты все-таки отчет представила? Вот они, настоящие патриоты «ЗимаЛетто»! Так за компанию болеют! И ведь не за какой-то корыстный меркантильный интерес, а просто потому, что считают компанию домом родным. Ну и тебя, конечно любят! И не они одни… Вот и постановим на нашем с тобой собрании — Женсоветчиц всех в рай! Правда, Катюш? — подождал, показалось, что уловил легкий вздох. «Ну и на том спасибо, любимая» — Знаешь, твои подружки — это что-то! Они, конечно, добрые и хорошие, но любопытные и деятельные до ужаса. Их энергию, да в мирных целях употребить! Ты там подсчитай… может можно цеха «ЗимаЛетто» на самообеспечение перевести — какая экономия получится! Расходы на производство сократим… ткани дорогущие сможем себе позволить… — засмеялся Андрей, — Да-а-а! Девушки… Все на месте им не сидится! И когда успевают работу свою делать?! Только за это и за любовь мою к ним терплю… да и за то, что они подружки твои, конечно… Ох! Если бы не Ольга Вячеславовна, навел бы я шороху! — Андрей усмехнулся, — давно не орал от души, а иногда та-а-а-к хочется! Веришь?

Катя улыбнулась, вспоминая времена знаменитого Ждановского ОРА… Какое счастливое было время!

СледующаяПредыдущая

Сказки по телефону. (4)

Следующая * Предыдущая

Звонок третий

Ожидание еще пугало своей тягучестью и безнадежностью, но звонок прозвучал ровно в десять.

Сразу отпустило стянутые в комок нервы и мышцы. Пришло ощущение всепоглощающей радости и счастья! Губы сами растянулись в наиблаженнейшую улыбку…

— Катюша, ты любишь сказки? Я тут стал пересматривать книги на полках в библиотеке и наткнулся на целый Клондайк! Представляешь, оказывается мама сохранила мою юношескую библиотеку. Даже не знаю когда она умудрилась перевезти все это богатство в мою квартиру да еще и разместить на верхних полках. Чудеса да и только! Я хочу поделиться с тобой этим чудом, хочешь? Давай я почитаю тебе свои любимые «Сказки по телефону» Джанни Родари. Помнишь такие? Да и название очень подходит к таким нашим встречам… Думаю, тебе понравится.

В трубке по-прежнему была тишина…

«Не сбросила… значит все в порядке, значит можно читать?!.» — Андрей отбросил все мысли об абсурдности идеи, о том, что Катя может принять такие чтения за очередной дешевый трюк. Он решил довериться интуиции и ощущению внутренней раскрепощенности, что захватило его в последние дни. Закрыл глаза, представил — Катюша сидит рядом на диване, уютно завернулась в плед, положила головку ему на плечо. Тепло разлилось по телу, он расслабился, устроился поудобнее и начал чтение.

— Слушай, Кать, какую сказку я нашел для тебя. Профессиональную… Экономисту всех времен и народов посвящается!

Катя сидела, подоткнув ноги пледом и обняв подушку. Её «Сказки…» остались дома на книжной полке и стояли среди любимых.

Как придумывают числа

Давайте придумывать числа?!

— Давайте! Чур, я первый! Почти‑один, почти‑два, почти‑три, почти‑четыре, почти‑пять, почти‑шесть...

«Я тоже совсем один, совсем один… да и ты, как я понимаю совсем одна… Ну и что, что нас окружают люди… Душа одинока и ждет… ждет того удивительного чувства наполнения, что было только с тобой, моя любовь. Только тебе я сейчас этого не скажу… Да, Котенок, вот я теперь разговариваю с тобой и сам себе удивляюсь — эти телефонные монологи дают мне необыкновенные силы…»

— Это слишком маленькие числа. Послушай мои. Один сверхмиллион биллионов! Одна восьмища мил‑лионищ! Один удиви‑удивятище и один изумилище!

— Подумаешь! А я могу целую таблицу умножения придумать! Вот смотри!

«Катюш, надеюсь, наша связь не оборвется одной сказкой, но и не хочу затягивать эти монологи. Ты же знаешь, я жадный! Я уже хочу бОльшего! Мне хочется рассказывать сказки тебе на ушко, такое сладкое розовое ушко. Шептать и смотреть как оно розовеет, а в некоторых, особенно интимных моментах повествования, краснеет. Я так люблю как ты смущаешься, моя девочка…»

Трижды один — Паолина и Мартин!

«Два как один — Катя и Андрей — два наших сердца могут биться только вместе…»

Трижды два — вкусная халва!

«Дважды два — я очень хочу наполниться тобой и почувствовать, наконец, себя целым, ведь сейчас я только половина, половина души, половина тела, половина всего… А ты, как чувствуешь ты?»

Трижды три — нос скорей утри!

Трижды четыре — шоколад, вкуснейший в мире!

Трижды пять — ошибся опять!

«Неужели я ошибаюсь? НЕТ!!! Быть не может. Ведь иначе ты бы не позвонила?!.

А знаешь, ведь я держу в руке ту, первую обертку от шоколада. Она все это время была со мной. Даже переезжала из кабинета в кабинет… Сам не ожидал от себя такой сентиментальности. Оказывается, я тянулся к тебе с самой первой нашей встречи. Просто никак не мог понять, что со мной происходит. Ну, вот такой я дурак у тебя, но ведь ты любишь меня любого? Я верю, верю в это! А я, Котенок, КАК тебя люблю! ЛЮБУЮ-ЛЮБУЮ люблю, честно-честно!!!»

Трижды шесть — я хочу есть!

Трижды семь — никогда суп не ем!

Трижды восемь — милости просим!

«Я жду тебя всегда, помни это, почувствуй это!»

Трижды девять — мир слезам не верит!

Трижды десять — ничего не весят!

«Я не буду тебя умолять. Я так благодарен тебе за эти звонки, они дают мне силы и надежду… Я буду ждать, буду ждать твоего решения, твоей решимости рассекретиться. Молюсь только, чтобы это произошло поскорее.»

— Скажи‑ка быстро, сколько стоит эта коврижка?

— Дважды «надеру‑уши»!

«Я понял, понял и миллион раз раскаялся, накажи меня, накажи всем чем угодно, но только не разлукой навсегда. Я не могу вынести дня без тебя! Я медленно угасаю, моё СЕРДЦЕ!»

— А сколько отсюда до Милана?

— Тысяча километров новых, один километр совсем уже старый и семь шоколадок!

— Сколько весит слеза?

— А это по‑разному. Слеза капризного мальчика весит меньше ветра. Слеза голодного мальчика — тяжелее всей Земли!

«Я буду ждать столько, сколько потребуется, я здесь… всегда здесь… для ТЕБЯ!»

— Очень длинная получилась сказка?

— Слишком!

— Давай напоследок придумаем еще несколько чисел. Знаешь, как считают в Модене? Раз‑и‑раз, двас‑и‑двас, трижды‑трижки, четыре коврижки и пяток кочерыжек.

— А я посчитаю, как в Риме. Разик, двазик, третий тазик, а дальше считай как знаешь…

— Вот и окончилась наша сегодняшняя сказка… Не бросай трубку, Катенька, прошу! Я расскажу тебе еще что-нибудь… «Что-нибудь доброе. Что-нибудь, что поможет тебе и мне прожить ЗАВТРА. Что-нибудь, что заставит вновь поднять трубку и набрать мой номер… Только не бросай сейчас трубку!!!»

Андрей рассказал и новых причудах стилистов Милко, о том как воспользовался Катиными приемами на переговорах с новыми поставщиками.

Он говорил… говорил…

А Катя слушала, слушала…

Она не прислушивалась к сказке, не очень прислушивалась и к рассказам о «ЗимаЛетто» — ведь так и не смогла решиться заговорить. Она лишь упивалась, наполнялась любимым голосом, — «Завтра… завтра обязательно нужно купить эту книжку!»

Как Андрей догадался, что она любит Родари? Неужели он так созвучен ей, Кате. Неужели он не обманывал? Неужели она, как всегда, поддалась минутному порыву а после, с присущим упрямством, не захотела признать свою ошибку. Неужели есть еще смысл упорствовать до сих пор? Ведь это приносит только боль. Ведь она так и не излечилась от любви к Жданову и любовь эта с каждым днем все сильнее.

— Кать?.. Катюш?.. Катенька?.. Ты не заснула, девочка?!. — Голос Андрея прорвался в её сладкие дремы, — Уже очень поздно, завтра на работу… Нет, не подумай… Мне очень нравится говорить с тобой! Но ты ведь позвонишь и завтра? Правда? — Андрей вложил в этот вопрос всю свою любовь и надежду, — Спокойной ночи, Катюша!

Катя тихонько вздохнула и осторожно положила трубку на аппарат. «Конечно, конечно я позвоню. Позвоню, потому-что не представляю как смогу прожить без того, чтобы не слышать твой голос и твоё дыхание в трубке. Пока только в трубке… Ты мне приснишься сегодня, любимый, но это уже не принесет боль. Сегодня я буду спать, спокойно, честно-честно!»

Следующая * Предыдущая