Следующая * Предыдущая

Звонок четвертый

Снова долгожданный вечер. Ожидание… И звонок, по пунктуальности не уступающий Кремлевским курантам.

— Здравствуй, Катенька… Кать?.. Тебе понравилась первая сказка? Знаешь, я решил читать их не по-порядку. А выбирать те, что у меня ассоциируются с чем-то или кем-то нам знакомым. Хорошо? Молчишь… Надеюсь, ты согласна со мной. Усаживайся поудобней, укутайся потеплее. Сегодня я выбрал сказку… а впрочем ты сама догадаешься о ком она… Начнем читать?

Женщина, которая считала «апчхи!»

В Гавирате жила одна женщина, которая целыми днями только и делала, что считала, кто сколько раз чихнет, а потом рассказывала об этом своим приятельницам, и они вместе долго судачили про эти «апчхи!»

Ему показалось, что на том конце провода Катя усмехнулась… или это помехи сети?..

— Узнала?.. Ты же умница… — Андрей еще очень хотел добавить «у меня», но побоялся навязываться и разорвать пока еще тоненькую, связывающую его с любимой, нить.

— Аптекарь чихнул семь раз! — рассказывала женщина.

— He может быть!

— Клянусь вам! И пусть у меня отвалится нос, если я говорю неправду! Он чихнул все семь раз ровно за пять минут до того, как пробило полдень!

Они долго обсуждали это событие и наконец пришли к выводу, что аптекарь подливает воду в касторку.

— Вот только сегодня подловил на рецепшине весь дружный секретариат за очередной разборкой сериала про палача и душегуба Жданова, представляешь! И как им не надоест!

А он, президент «ЗимаЛетто», вроде и повода давно уже не дает… Живет самой наискучнейшей на свете жизнью — дом-фирма-дом… Иногда выезжает на деловые встречи, но тут же возвращается на проложенные в душе рельсы…

Приходит на работу раньше всех, уходит позже всех. Только Мария и Шурочка имеют доступ в кабинет президента, да и то, больше общаются с ним по селектору. Совещания директоров проводит коротко и только по делу, никаких лирических отступлений — пресекаются на корню. Остальных работников видит только, если случайно встречаются по дороге к лифту. Даже Кира и Милко не осмеливаются потревожить Андрея в его добровольно избранном отшельничестве. Все решают сами или передают через секретарей.

«Но все-же сегодня Женсовет говорил обо мне, поклясться готов!.. Неужели уловили флюиды счастья, охватившего меня?!! Ведь я еще и сам не понял, не распробовал это сладкое чувство! Неужели они так чувствительны к малейшим движениям моей души? Нет, быть такого не может!»

— А священник чихнул четырнадцать раз! — продолжала рассказывать женщина, вся красная от волнения.

— Ты не ошиблась?

— Пусть у меня отвалится нос, если он чихнул хоть одним разом меньше!

— Боже, что станет с миром, если и дальше так пойдет!

«Катенька, родная, как же я хочу, чтобы мои надежды не оказались миражем в пустыне. Как я надеюсь, что ты, наконец, решила открыться и поверить мне! Поверь, Солнышко мое, ужасно зябко и холодно без тебя! Я не могу сам справиться со скованной льдом душой и, как Кай, жду свою Герду… Приди, родная, молю!»

Они снова долго судачили и пришли к выводу, что священник слишком много наливает масла себе в салат.

«Киру тоже не пообсуждаешь. Она как приходит на работу, так из кабинета до обеда и не выходит. Послеобеденное время все больше проводит в рейдах по проверке магазинов компании и оттуда на работу уже не возвращается. Не пытается возродить даже видимость хоть каких-то отношений.»

— Да, компанию даже трудно представить без заседаний Женсовета в курилке. Это стало нашей визитной карточкой! «Где секретари — так в своем зале заседаний!» Помнишь, Катюш, эти заседания? Дамочки умудрялись сломить даже твое железное сопротивление и вытаскивали на решение свалившихся на их дружный коллектив проблем. Интересно, как они умеют раздуть из вопросика ВОПРОСИЩЕ! Расфилософствовался я что-то, наверное занудил тебя… давай читать дальше. Та-а-а-к, где мы остановились?

А Катя, прислушивалась, наслаждаясь глубоким баритоном любимого и удивлялась: откуда у Андрея, довольно косноязычного в обыденной жизни, берутся такие слова, возникают образы, выстраиваются стройные предложения и даже целые обзацы. «Неужели он настолько изменился?»

Вспомнилось ей, что несколько открыток было написано иным, явно не Малиновского, стилем… Эти открытки ей особенно нравились, были её любимыми. Катя, несмотря на боль и неверие, часто вспоминала написанное в них.

«Дорогая моя милая Катя. Опять пишу тебе, чтобы сказать как я скучаю. В последнее время я особенно скучаю по твоей улыбке…»

«…я снова поверил, что ты по-прежнему меня любишь… а значит жизнь продолжается. Ведь это самое главное в моей жизни — это обнимать тебя… чувствовать тебя… знать, что ТЫ принадлежишь МНЕ, а Я ТЕБЕ… …Я все время думаю о тебе.»

«…Я готов на все, лишь бы ты была со мной. ТЫ, а не Кира, женщина моей жизни. Хорошо, что я вовремя это понял… …Ты перевернула мою жизнь. Я стал другим человеком. Если бы не ты, я бы никогда не узнал, что способен любить так сильно! ТЕБЯ любить, Катя… только ТЕБЯ!»

Вспоминая такие волнующие и проникновенные признания, Катя начинала верить и надеяться, что Андрей говорил правду о своей любви и что не все в их отношениях было ложью.

«Наверное я ему все-таки нравилась, совсем чуть-чуть… и может, со временем эта симпатия усилилась и Андрей, действительно очень ко мне привязался.»

Поверить, что блистательный Жданов без памяти влюбился в серую мышь Пушкареву Катя до сих пор до конца не могла… В памяти всплывали слова, брошенные Кирой: «Посмотрите на себя… Кто вы и кто ОН! ОН ТАКОЙ… ТАКОЙ!..».

Но ведь она, Катя Пушкарева — серая мышь, обитающая в коморке, стала другой. Благодаря Юлианне она изменилась внешне, превратилась в преуспевающую бизнес-вумен. И спасибо Андрею, он тоже многое сделал для её профессионального роста. Ведь Жданов никогда не стеснялся её вида, представляя деловым партнерам. Гордился её успехами на переговорах с клиентами и поставщиками. Был по-настоящему счастлив, когда они заключали удачную сделку. Благодарил от всей души, иногда даже слишком эмоционально, что приводило Катю в замешательство.

Все правильно, но глубоко внутри все равно живет та Катя, умненькая странная маленькая секретарша Жданова с тоненькими косичками и огромными круглыми очками. И только любовь (или иллюзия любви) Андрея способна окончательно переродить её. И это уже даже не подвергается сомнению!

Стена, которую она выстроила между собой и Андреем, показалась вдруг простым нагромождением мусора из недопониманий, недоразумений, ошибок и мелочных обид. Такая стена оказалась не способной устоять перед шквалом нежности и любви, обрушившимся на неё из обычной телефонной трубки. С каждым звонком эта стена становилась все призрачней, ей осталось совсем немного до полного крушения…

А Андрей продолжал читать:

Однажды эта женщина и ее приятельницы (а их было больше, чем дней в неделе) спрятались под окнами синьора Делио, чтобы пошпионить за ним. Но синьор Делио и не думал чихать — он не нюхал табака и не был простужен.

— Ни разу не чихнул! — огорчилась женщина, которая считала «апчхи!», — Должно быть, тут‑то и зарыта собака!

— Конечно! — поддержали ее приятельницы.

— Вот Зорькин… Но и он поводов для обсуждений не дает. Носится со своей Вики…

Викуся под Колиным крылышком поутихла… Не шумит, не скандалит. Зорькин все-таки прибрал её к рукам, окрутил, как говорится, финансовыми путами. Жизнь на широкую ногу Коля ей не обеспечивает, но и голодной, с неоплаченными счетами не оставляет. ФинДир «НикаМоды», а потом и «ЗимаЛетто», после твоего отъезда устроил своей красотке экономический ликбез, четко расписал её возможности и соразмерил их с Викусиными возможностями.

«Но каков партизан, этот Зорькин! О Кате ни словечка ни полсловечка из него не вытянешь! Даже Женсовету этого сделать не удается!»

Синьор Делио услышал их разговор. Он взял молотого перца, насыпал его в пульверизатор и незаметно обсыпал сверху сплетниц, что притаились у него под окном.

— Апчхи! — чихнула женщина, которая считала «апчхи!».

— Апчхи! Апчхи! — стали чихать ее приятельницы и никак не могли остановиться.

— Я чихнула больше, чем вы! — заявила вдруг женщина, которая считала «апчхи!».

— Нет, мы чихнули больше! — закричали приятельницы.

Тут женщины вцепились друг другу в волосы и давай колошматить одна другую. Платья на них порвались, и у каждой оказалось по выбитому зубу.

— Нет, наши не такие, но ведь это сказка и не совсем о них! Они кого угодно друг за друга порвут. Помнишь, как на Викусю ополчились, когда она на тебя в курилке напала? Даже увольняться собрались дружно… Д-а-а-а, дамочки у нас боевые!

С тех пор женщина, которая считала «апчхи!», перестала разговаривать со своими приятельницами. Она купила себе записную книжку с карандашом и стала ходить одна‑одинешенька. Каждое «апчхи!» она отмечала в записной книжке плюсиком.

— Я специально никогда не прислушиваюсь к разговорам в коридорах, клянусь, — Андрей поднял руку ладонью наверх, — Но ты же знаешь какая у нас аккустика, а прятаться и шифроваться наши дамы совсем перестали. Неужели я так им попустительствую?! Так вот, знаешь что еще стало темой последних обсуждений? Никогда не догадаешься! Мой НОС!!! Что, спрашивается мой нос им помешал?! Ты тоже считаешь, что он слишком большой? Только и слышу по углам «глазищи и нос…. глазищи и нос….», — Андрей театрально вздохнул, — Это все мама. В последний свой визит на все «ЗимаЛетто» раскричалась, что я неправильно питаюсь и от меня скоро только глазищи и нос останутся.

«Нет, Андрюшенька, у тебя очень даже красивый нос. Как мне нравилось, когда ты терся им о мой!» — Катя тихонечко мечтательно вздохнула.

Андрей продолжал:

— Вот, пускай после этого родителей на работу. Они с отцом вроде в дела фирмы и не вмешиваются, но как по часам являются открывать и закрывать неделю. Теперь субботние и воскресные семейные обеды втроем стали обязательной программой, а я по булочкам твоей мамы скучаю… Помнишь, как допоздна засиживались на работе и чай с булочками попивали — к-р-а-с-о-т-а! Кать, ты бы Зорькину сказала, чтоб поделился… А-то сам, небось в своем кабинете втихоря жует! Сейчас родители в Лондоне. Думал, что надолго уедут, и я смогу никуда в законные выходные не вылезать из своей берлоги. Но нет… только какие-то контракты дозаключать и какие-то дела финансовые утрясти. Мать вообще заявила, что они о переезде домой серьезно задумались и отец подтвердил. Ну вот, разнюнился! Давай дочитаю, ведь так и нить сказки потерять можно… А ведь концовка — самое интересное! Несколько строчек осталось…

Когда она умерла и люди нашли ее записную книжку, заполненную плюсиками, они удивились:

— Смотрите, должно быть, она отмечала этими плюсиками все свои добрые дела! Как же много добра она сделала людям! Уж если она не попадет в рай, то нас туда и подавно не пустят!

— Ну, это перебор… Не нравится мне такая концовка! Никто не умрет! Давай свою, счастливую, придумаем, а потом варианты сравним.

Вспоминаю, как девицы наши отчет из лап Ларика вырвать помогли… — расцеловал бы всех! Помнишь какая физиономия у Сашки была, когда ты все-таки отчет представила? Вот они, настоящие патриоты «ЗимаЛетто»! Так за компанию болеют! И ведь не за какой-то корыстный меркантильный интерес, а просто потому, что считают компанию домом родным. Ну и тебя, конечно любят! И не они одни… Вот и постановим на нашем с тобой собрании — Женсоветчиц всех в рай! Правда, Катюш? — подождал, показалось, что уловил легкий вздох. «Ну и на том спасибо, любимая» — Знаешь, твои подружки — это что-то! Они, конечно, добрые и хорошие, но любопытные и деятельные до ужаса. Их энергию, да в мирных целях употребить! Ты там подсчитай… может можно цеха «ЗимаЛетто» на самообеспечение перевести — какая экономия получится! Расходы на производство сократим… ткани дорогущие сможем себе позволить… — засмеялся Андрей, — Да-а-а! Девушки… Все на месте им не сидится! И когда успевают работу свою делать?! Только за это и за любовь мою к ним терплю… да и за то, что они подружки твои, конечно… Ох! Если бы не Ольга Вячеславовна, навел бы я шороху! — Андрей усмехнулся, — давно не орал от души, а иногда та-а-а-к хочется! Веришь?

Катя улыбнулась, вспоминая времена знаменитого Ждановского ОРА… Какое счастливое было время!

Следующая * Предыдущая